После этой сцены отношения Эраста и Лизы меняются и неумолимо движутся к завершению: срочно возникает война, на которую Эрасту непременно нужно ехать (если мы относим действие к началу 1760-х, то речь идёт о завершающейся Семилетней войне[94]); сцена расставания пронзена такими же тире, напрямую передающими психологическое состояние влюблённых: «Лиза рыдала – Эраст плакал – оставил её – она упала – стала на колени, подняла руки к небу и смотрела на Эраста, который удалялся – далее – далее – и, наконец, скрылся – воссияло солнце, и Лиза, оставленная, бедная, лишилась чувств и памяти».

Затем выясняется, что Эраст проигрался в карты, в армию не поехал и вынужден был жениться на богатой вдове, на прощание лишь «посвятив искренний вздох Лизе своей». Нидерландский исследователь Иоахим Клейн предполагает, что Карамзин подчёркивает поверхностность чувств Эраста, вводя в повесть «лейтмотив денег» – от первого рубля, за который он хочет купить у Лизы цветы (стоящие в 20 раз дешевле), до ста рублей, которыми он затем пытается откупиться от бывшей возлюбленной[95]. Лиза ведёт себя прямо противоположным образом, отказываясь от замужества с сыном богатого крестьянина, и погибает не из-за своего позора, а из-за обмана Эраста, из-за расставания с ним. Она, впрочем, берёт у Эраста деньги (что позволяет Александру Архангельскому сказать, что Лиза «оказывается отчасти заражена духом неискренности») но делает это машинально, неосознанно: «Город её погубил, но сельская чистота не исчезла»[96]. Важно при этом, что и Эраст «многое перенимает» у Лизы: «Он до конца жизни останется чувствительным, не сможет утешиться – и то, что именно он рассказывает повествователю эту историю, говорит о том, что сюжет для него со смертью Лизы не развязался»[97].

Многие исследователи отмечают, что и дворянское происхождение, и образованность Эраста предстают в невыгодном свете по сравнению с наивностью и силой чувств крестьянки Лизы. Эраста можно счесть проторомантиком: «Он вёл рассеянную жизнь, думал только о своём удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою»; к любовной жизни он подготавливает себя чтением сентименталистских романов. Пётр Вайль и Александр Генис вообще называют Эраста первым из «лишних людей» русской литературы, которые губят других, в частности влюблённых в них женщин, и сами остаются несчастными. Конечно, не стоит искать в характере Эраста глубины Онегина и Печорина, но нельзя считать его и карикатурой на развращённого городского молодого человека.

Мысль о женитьбе на Лизе в голову Эрасту не приходит – но, конечно, не оттого, что он (подобно, например, Печорину) не приемлет брак как таковой. Женитьба дворянина на крестьянке не возбранялась законами Российской империи, но в конце XVIII – начале XIX века была невероятным эксцессом; самый скандальный такой случай – свадьба графа Николая Шереметева с его крепостной (которой он перед этим дал вольную) – актрисой Прасковьей Жемчуговой в 1801 году. Это бракосочетание проходило почти тайно, Шереметев сочинил легенду о происхождении своей невесты из польского шляхетского рода. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено быку: Эраст – не граф Шереметев, и женитьба на крестьянке для него немыслима. Лиза прекрасно это понимает – тем возвышеннее в глазах повествователя её самопожертвование и готовность жить ради возлюбленного. Эраст будто бы оскорблён соображениями Лизы («Однако ж тебе нельзя быть моим мужем!» – сказала Лиза с тихим вздохом. – «Почему же?» – «Я крестьянка». – «Ты обижаешь меня. Для твоего друга важнее всего душа, чувствительная, невинная душа, – и Лиза будет всегда ближайшая к моему сердцу»), но, конечно, не делает ей предложения, а вместо этого лишает невинности.