7 марта 1935 г. 40‑летний Хрущёв сменил своего учителя – первого секретаря Московского областного комитета ВКП(б) Кагановича, который был назначен наркомом путей сообщений. Любопытно, что их тандем продолжился и на новом для обоих поприще – прорывной стройке века, а именно на строительстве первого в СССР метрополитена, которому вскоре будет присвоено имя любимца и ближайшего помощника Сталина той поры Лазаря Кагановича. В качестве его правой руки Хрущёв проходил новую стажировку, вместе с ним ежедневно инспектируя главную стройку, решая организационные и технические проблемы, руководя московским городским хозяйством. Но деятельность хозяина области не ограничилась только этими заботами.

17 июня того же года Политбюро утвердило постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) о порядке производства арестов. Пункт 4, к примеру, гласил: «Разрешения на аресты членов и кандидатов ВКП(б) даются по согласованию с секретарями районных, краевых, областных комитетов ВКП(б), ЦК нацкомпартий, по принадлежности, а в отношении коммунистов, занимающих руководящие должности в наркоматах Союза и приравненных к ним центральных учреждениях, по получении на то согласия председателя Комиссии партийного контроля»[6]. То есть без личного согласования с Хрущёвым не могли быть арестованы секретари райкомов, сотрудники аппарата МК ВКП(б). Отношения с руководством НКВД у Хрущёва в период, когда он возглавлял московскую парторганизацию, были прекрасные. Начальником НКВД по Московской области был Станислав Францевич Реденс (1892–1940). «У меня сложились хорошие отношения с Реденсом, и я к нему относился с почтением, хотя, с моей точки зрения, он вовсе не был свободен от недостатков <…> В политическом же аспекте я имел к Реденсу полное доверие»[7], – вспоминал позже Хрущёв. При этом Реденс был женат на старшей сестре Надежды Аллилуевой Анне, и Хрущёв имел возможность встречаться с ним, как официально во время заседаний бюро МК ВКП(б), так и неофициально, на обедах у Сталина, куда Реденс приглашался как родственник.

На февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 г. Сталин сообщил, что в стране насчитывается 1,5 миллиона исключённых из партии с 1922 г.[8]. Они и были первыми в очередь на уничтожение. Д. филос. н., историк В.З. Роговин, сравнивая численность партии на съездах до и после «Большого террора» (учитывая количество при этом вступивших), приходит к следующим выводам: «Поскольку же основная часть лиц, исключённых из партии в 1933–1938 гг., была подвергнута политическим репрессиям, нетрудно прийти к выводу, что коммунисты составляли, по самым минимальным подсчётам, более половины жертв большого террора»[9]. То есть из 681 тыс. расстрелянных за 1937–1938 гг.[10] более 340 тыс. являлись коммунистами, а это около 23 % от общего количества членов партии в 1937 г. (1 млн 453 тыс. человек). «В некоторых регионах потери коммунистов в процентном выражении были выше, чем в целом по стране. Так, в компартии Украины число членов партии сократилось с 456 тыс. в 1934 г. до 286 тыс. в 1938 г., то есть почти на 40 %»[11], – продолжает он.

И хотя «жатва» в Москве была самой впечатляющей за время «Большого террора», комиссара госбезопасности это не спасло. Данный факт ещё раз свидетельствует о том, что в уничтожении ближайших к нему кадров Сталин руководствовался только двумя главными критериями: личной преданностью и информированностью о чёрных страницах из жизни вождя.