И вообще, этой молодежи все дается без труда. Захотел – институт бросил, взял машинку и картинки людям на коже бьешь. Ну разве ж это работа? Вот сын Кузнецовых Сашка так и сделал. Ох и наплакалась Вера Кузнецова, когда он однажды матери сказал, что документы из института забрал. А уж чего сделано – не воротишь. Теперь от родителей съехал, в тату-салоне работает. А последние три месяца его и не видать совсем – поди от мобилизации сбежал, тьфу! «Вот были люди в другое время», – думала Маргарита Петровна.

А дальше случилось кое-что совсем уж невообразимое. Гелька-то легка на помине оказалась. Только про нее поговорили, как глядь – она уж и идет. Сначала к подъезду подкатила машина, да еще какая – сама черная, здоровенная, спереди решетка широкая. Потом из её просторного салона, через дверь, открытую молодым водителем, выпорхнула Ангелина – как всегда, элегантная и улыбающаяся. В этот день она была особенно красивая – в белом с золотом костюме, туфлях, с причёской, будто только что из салона красоты…

Но самое главное, что буквально заставило подружек оцепенеть, – на груди у девушки было необычное «украшение» – не модная брошь, а самый настоящий орден!

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Ангелина. А затем, не дожидаясь ответа, простучала мимо каблучками и упорхнула в подъезд. Странное авто тоже уехало.

– С каких это пор у нас фотомоделям ордена раздают? – нарушила наконец молчание Семёновна.

– Совсем совесть потеряли, – прошипела Маргарита Петровна. – Нет, ну где это видано…

Она пару раз сжала сухонький кулак, а потом сказала:

– Ты, Семёновна, как хошь, а я этого так не оставлю!

– А что ты предлагаешь? – спросила её подруга.

– Пошли к участковому, – решительно сказала Маргарита Петровна, вставая со скамейки. – Между прочим, если меня склероз не подводит, незаконное ношение боевых наград – уголовное преступление!

Бдительные пенсионерки – это факт, с которым следует считаться, даже если ты – полицейский. Взглянув на вновь прибывших, старший лейтенант Прозоров вздохнул и проговорил в телефонную трубку:

– Ты там попробуй меня пробить всё-таки. Не хочу штаны протирать… Ну и что? Я в порядке! Ладно, ко мне тут граждане пришли. Бывай!

Прозоров грохнул трубку о белый корпус телефонного аппарата:

– Бюрократы чертовы!.. – выругался он.

– Что случилось, милок? – участливо спросила Екатерина Семеновна. – Заболел али чего?

– Да я только с Донбасса вернулся, – неожиданно разоткровенничался полицейский. – Ездил в командировку в Мариуполь. Ну и не только. В общем, под обстрел попал, контузия. Меня сюда и вернули. Я там только три месяца пробыл! Это же уму непостижимо! Мой дед всю войну до Берлина прошёл – три ранения, одно тяжёлое, а контузию тогда вообще в расчёт не брали! Подумаешь, мина взорвалась в паре метров! Даже осколками не задело, а обратно теперь не пускают – сиди, мол!

– А мои на войне познакомились, – сообщила Семёновна. – Под Курском, мать отца в тыл вытянула, раненного.

– Да уж, – вздохнул полицейский, – нет в России семьи такой… – И спохватился: – А вы ко мне по делу?

– Конечно, – важно ответила Маргарита Петровна. Она расправила плечи, вскинула для острастки брови и посмотрела на Прозорова: мол, будет она без дела туда-сюда расхаживать. – Мы из четвёртого дома. У нас там девка живёт, такая… числится медиком, а сама, наверно, фотомодель.

Прозоров тяжело вздохнул. Там, на Донбассе, идет бой не на жизнь, а на смерть, а он тут сидит, кляузы разбирает. Не для того он родился, учился, служил, чтобы стулья протирать. Сегодня фотомодель, завтра – что? Излучение от вышки сотовой связи? Борьба за парковочное место? Кража прищепок с веревки?