Ко всем этим главным причинам эмиграции присоединяются второстепенные.

Гиббон говорит: «Когда настал жестокий голод, то германцам оставалось только послать треть или четверть своих молодых людей искать счастья в других местах».

По словам Павла Диакона, эмиграция обусловливалась несоответствием между количеством населения и средствами к существованию. Не будучи земледельцами, германцы не были привязаны к земле; достаточно было чумы или голода, победы или поражения, прорицания оракула или красноречия вождей для того, чтобы заставить их идти в теплые страны, на юг (Гиббон). А климат Германии был тогда, по-видимому, холоднее, чем теперь.

Гуннов погнала к Западу необходимость бежать от гнета победоносных врагов; арабов двинул на Византию и Персию религиозный фанатизм; а кимвров и тевтонов бросил на Галлию и Италию религиозный террор[69].

Часто, между прочим, к переселению понуждала страсть к вину и спиртным напиткам. Согласно одному преданию, отвергаемому, однако же, некоторыми историками, лангобарды спустились в Италию лишь после того, как воины Нарсеса принесли домой итальянские фрукты, соблазнившие их вкус.

Всего этого совершенно достаточно для того, чтобы объяснить себе медленное движение народов Севера к Югу, впоследствии победившее законы инерции и ставшее неудержимым.

Надо заметить, что это движение не кончилось с достижением цели, но, подчиняясь закону инерции, вследствие которого всякое движение должно продолжаться бесконечно, если не будет остановлено трением, оно продолжалось в виде Крестовых походов, вторжения норманнов в Сицилию, и, наконец, в виде пилигримства, которое вошло в привычку и не прекращалось, несмотря на отсутствие необходимости менять место.

Другой причиной филонеизма служат последовательные движения, рождающиеся из первичных. Так, некоторые историки полагают, что магометанство явилось продолжением христианско-иудейской революции. «Магомет был назарянин-иудеохристианин. Семитический монотеизм возвратил в нем себе свои права и отмстил за мифологические и политические осложнения, внесенные греческим гением в теологию первых учеников Иисуса» (Ренан).

Можно сказать более: в революциях, а уж особенно в бунтах, в восстаниях, прогресс, следуя тому же закону инерции, принимает движение ускорительное и сильно стремится к крайностям, которые его и губят.

Так, Кромвель доводит страну, почти феодальную и ультрамонархическую, до цареубийства и демократической республики, причем лорды теряют всякое значение, а сторонники свободы стесняют последнюю до такой степени, что стремятся уничтожить адвокатское сословие и университеты, воспрещают танцы, спектакли и даже празднование Рождества Христова, разбивают статуи и сжигают священные картины (Маколей). Все это ведет к реакции при Карле II, которому парламент вручил абсолютную власть. Точно таким же путем христианство приходит к кастрации и к уничтожению собственности. Крайности, совершенные в 1789 г., всем известны.

Эбионы («о Христе нищие»), которым христианство обязано своими первыми шагами, по прошествии века скандализировали церковь, и учение их было признано кощунственным (Ренан).

Вот это-то стремление переходить границы, обусловленное чересчур страстным отношением к делу, губит восстания, ведет их к самоубийству путем эксцессов и уничтожает или (по крайней мере) уменьшает прогресс, достигнутый революциями.

Следовательно, самое серьезное возражение против мизонеизма представляет собою и самое яркое его подтверждение. Человек – как и животное, как растение, как камень, – пребывает в неподвижности, если внешние силы тому не помешают и не бросят его в противоположную крайность, в которой он вновь может быть иммобилизирован.