Следующий фактор, обусловливающий различие между странами, возникшими на постимперском пространстве, – специфика институциональной памяти в виде форм организации власти в бывших империях. В этом отношении можно согласиться с Э. Хобсбаумом, что некоторые институциональные практики остаются устойчивыми даже в случае серьезных внешних событий (войн, революций и пр.) [Hobsbaum, 1997, p. 209–210].

Например, Османскую империю характеризовали полусекулярный характер, допуск свободы вероисповедания и в то же время существование нетерриториальных, основанных на религиозном принципе единиц управления – милетов. Доосманская этническая идентичность балканских народов была переоформлена под влиянием этой системы: представители немусульманских милетов рассматривали местных мусульман как чужих, несмотря на то, что многие из них разговаривали на языке местного населения. Результатом этих особенностей Османской империи стало, с одной стороны, развитие светского государства в Турции, но, с другой стороны, преобладание на постосманском пространстве моделей формирования наций, где в качестве основной идентификационной характеристики выступала конфессиональная принадлежность. Национализирующая политика новых политий строилась с учетом этого фактора [Gagaptay, 2006, p. 5]. Так, например, с 1821 по 1922 г. около 5 млн. мусульман были выселены с территории их проживания, еще 5,5 млн. погибли во время войн, голода и болезней [McCarthy, 1995]. В Болгарии в 1870 г. мусульман было столько же, сколько болгар-христиан, в 1888 г. их осталась четверть. К 1920 г. они составляли 14% населения [Brubaker, 1997, p. 157]. При этом переселялись не только этнические турки, но и все мусульмане: болгары (помаки), босняки, черкесы, крымские татары из Российской империи.

Кроме того, наследие Османской и иных империй накладывало отпечаток не только на стратегию формирования наций, но и на специфику «новых» институтов власти, а также политических режимов. В частности, как отмечает В. Димитрова-Гражл, сравнивая страны – наследницы Османской и Габсбургской империй, ХХ в. не принес ничего существенно нового в институциональное развитие посткоммунистических стран Восточной Eвропы и в некоторых случаях даже усилил особенности, проявившиеся в период имперского правления. Неформальные институты, возникшие в период Османской и Габсбургской империй, остались и очертили контуры институционального устройства в ХХ в. [Dimitrova-Grajz, 2007]. Коррупция бюрократии в Османской империи создавала необходимость подобного поведения граждан. Обмен, основанный на протекции и покровительстве, как неопределенное, уклончивое поведение, стал политическим и социальным наследием этой империи [ibid.]. Особое влияние на это оказывала специфика организации власти в империи, которая предполагала, что «начиная с ХVII в. типичный османский чиновник, занимающий важный пост, рассматривал его как частное вложение, которое его оправдывало в плане извлечения как можно большей прибыли» [Stavrianos, 2000, p. 120]. Эти особенности проявлялись и в ХХ в. в странах постосманского пространства.

Уровень централизации бюрократии в Габсбургской империи отличался от такового в Османской. Даже в период абсолютизма в 1867 г. была учреждена децентрализованная форма госуправления, предполагающая наличие трех правительств. Результатом стало формирование менее выраженных этатистских традиций в государствах-наследниках. Сочетание некоторого внутреннего баланса между социальными классами и наличием «просвещенных» правителей, как Иозеф II, позволило империи достичь определенного уровня приверженности верховенству закона. В империи предпринимались шаги по обеспечению доверия населения путем последовательного применения правил и предотвращения неожиданных и радикальных изменений в системе. Элементы этого институционального наследия также можно было наблюдать в ХХ в. в странах, образовавшихся после распада Габсбургской империи.