Когда же такое противопоставление возникло, то обнаружилась очень любопытная вещь: возникающее в противоположность государству общество не желает знать границ государства. Это обстоятельство было осознано далеко не сразу. Мешала неравномерность перехода разных стран к тому, что условно называется современным («modern»), столкновения государств в сфере международной, национальный принцип организации многих стран. И однако же безграничное в принципе общество все более теснило ограниченное по своему понятию (принцип территории!) государство (7). В общем, идею безграничности общества можно встретить у многих либеральных теоретиков права и экономики уже в XIX в. (8). XX в. знает несколько попыток государства, так сказать, взять реванш, вобрать в себя обратно всю полноту социальности.

Как правило, эти попытки были связаны с социализмом и с национализмом. Социализм по своему смыслу – это учение о чистой социальности, и в этом отношении он родствен социологии. Конт более непосредственно наследует Сен-Симону, чем Маркс; Дюркгейм немыслим без Руссо. Однако дело, конечно, не в частных исторических констелляциях. В конце концов, вклад противников социализма в социологию был не меньшим (вспомним хотя бы только де Бональда!). Дело в том, что социализм (как это хорошо видно по работам молодого Маркса) ловил на слове просвещенческий либерализм с его антисословным и антигосударственным пафосом. Отнюдь не пытаясь привязать наши рассуждения к каким-либо существовавшим концепциям (это – дело специального анализа), представим возможный здесь ход рассуждений максимально отчетливым образом.

Чистая социальность постигается тогда, когда мы отвлекаемся от конкретных особенностей (исторических, национальных, расовых и т.п.) и видим в людях прежде всего людей, а уже потом – членов классов и групп, союзов и корпораций, семей и дружеских кружков. Это не мешает нам потом как социологам восходить от этого фундаментального слоя социальности ко всему названному. Однако вопрос: что такое (или, в формулировке Зим-меля, как возможна) социальность, – более первичен, чем вопрос о природе государства или о распределении социальных ролей в формальной организации. Социализм разделяет с социологией этот фундаментальный уровень, принимая все-таки иную формулу: социальность в тенденции есть и должна быть общением людей как людей, не опосредованным и не искаженным классами и господством.

И социология и социализм (хотя и весьма по-разному) говорят о мировом обществе. Социализм это приводит, в общем, чаще, чем социологию, к идее об отмирании государства. Но и социологии XIX в. мысль эта отнюдь не чужда. И однако же постепенно и социология и социализм смиряются с существованием государства. Для социологии оно оказывается сферой приложения ее особого исследовательского интереса, для социализма же открывается несколько возможностей. Либо он теряет свою радикальность, и тогда сам масштаб преобразований выглядит совершенно иначе. Либо он свою радикальность не теряет, и тогда универсальное общение избирается масштабом для критики существующего или его тотального всемирного преобразования (мировая революция). Но и на практике, и в теории с необходимостью появляется иной вариант: тотальное преобразование на локальном пространстве. (Желающие наглядно представить себе отношение радикального социализма к «отмиранию государства» могут еще раз перечитать «Государство и революцию» Ленина.) Универсализм тут оборачивается парадоксальной «религией человечества»: человек в его чистом антропологическом качестве ставится в основу социальных отношений, точнее, в основу интерпретации социальных отношений, но качество это признается не за всеми. Например, лишь за трудящимися или только за арийцами. Общество, якобы тотально отменившее государство на локальном пространстве, оказывается тотальным государством, поглотившим локальное пространство мирового общества. Поскольку его принцип не может быть осуществлен на всем человечестве, оно дифференцируется внутри системы человеческих сообществ как государство внутри других государств. И уже потому оно должно иметь политические структуры. Но в обществе, в котором принципом становится однородность социальной связи, политическая сфера не может быть чем-то отдельным. В нем не оказывается ни чисто политических, ни вовсе неполитических структур. В более или менее чистом виде мы встречаем такой ход мысли у Руссо, Фихте и Ленина. Специфическая окраска национального социализма (например, уже в случае с Фихте) не меняет здесь принципиальным образом ничего. Национальная идея, вступающая в конфликт с либеральным принципом безграничности общества, может рассматриваться под тем же углом зрения. Соответственно, она либо служит оформлению новой государственности, либо встречается с социализмом в ходе формирования тоталитарного общества-государства.