Однако некоторые победы приносят и проблемы, если победитель сначала становится самоуверенным, а затем отказывается учиться. Такова была судьба политологического сциентизма везде, где он превратился в рутину и стал тривиальным. Последний наиболее отчетливо заметен в статьях, представленных в специализированных журналах. Довольно часто из высокоабстрактных теорий берутся гипотезы, выведенные лишь для того, чтобы их операционализировали и протестировали (видимо, для демонстрации соответствующих методологических возможностей). Эти гипотезы при этом зачастую выдвигаются без учета их научной или даже политической значимости. Например, предполагается, что в силу максимизации полезности единомышленники в парламенте (правда, при условиях X и Y) будут объединяться во фракции и таким образом достигать коллективных решений. Это утверждение проверяется на основании данных парламентского голосования, и в итоге мы получаем доказательство того, что каждый политический обозреватель и так знает: главным образом при парламентской форме правления парламентарии практикуют фракционную дисциплину! По сути дела, здесь заново получены давно проверенные повседневные знания, которыми владеют политики-практики. Иногда даже кажется, что некоторые авторы практикуют политологию, не будучи наделенными политологическим «музыкальным слухом», т.е. не имея интуитивного базового понимания своего предмета. Такие тексты затем приводят к «политической науке без политики», которая так же бессмысленна, как музыковедение без музыки. Конечно, нет ничего смертельного в том, чтобы «научно доказывать» уже известные вещи или объяснять их по-новому. Но большая часть исследовательской энергии тратится впустую, если при этом выявлено слишком мало чего‐то действительно нового.

Шансы для достижения научного прогресса путем открытия нового значительно сокращаются, когда (и такое поведение часто представляют подрастающему поколению политических ученых в качестве само собой разумеющегося) осторожная дальнейшая проработка уже известных теорий заменяет собой смелые предположения, которые часто требуют смелости даже для их формулировки, не говоря уже о готовности подвергнуть их впоследствии тщательной проверке. Научный прогресс также не происходит, если искать эмпирические казусы, которые приводятся для демонстрации публикационной и профессиональной пригодности или наличия навыков и компетенций по теоретизированию, моделированию и статистике. Научный прогресс также не достигается, когда молодые ученые должны заботиться больше о приспособлении к установленным формам мышления и соответствующим возможностям публикации, вместо того чтобы находить академическую среду, в которой они получат отклик на готовность к анализу постоянно возникающих политических проблем и их возможных решений.

Тем не менее для нового зачастую может еще не существовать «проверенной теории», а для его анализа, возможно, совсем нет никакого «проверенного исследовательского подхода». Количественное исследование, как «жемчужина политологического сциентизма», не всегда возможно. Часто более уместен качественный подход, особенно если это касается выработки новых теорий, основанных на выявленных объективных фактах. Однако на репутационной шкале политической науки качественным исследованиям зачастую отводится место в самом низу, что в итоге создает невыгодные стимулы. В учебных программах полноценное образование вряд ли возможно, если обучать лишь количественным методам. Ощущается нехватка преподавания качественных методов исследования и обучения молодых ученых соответствующим навыкам. Заявление об использовании качественных методов зачастую воспринимается как привилегия, заключающаяся в возможности не соблюдать строгие научные правила. Некоторые воспринимают «качественное исследование» как применение интуитивной практики по принципу «сделай сам».