– Привет. – Увидев удивленных друзей, он прозрачным хоботом разгладил несуществующую прическу.

Ответом было молчание. Только лишь проснувшийся посреди дня от мудрой мысли и подлетевший минуту назад филин Фук, был неизменно вежлив. Впрочем, как и всегда.

– Здравствуйте. А вы, собственно, кто? – Фук, поправив вечно заляпанные очки, пытался разглядеть собеседника.

– Я? Я – слон. А что, не видно? – Своими глазами-бусинками он оглядел сам себя, и одуванчик в лапе. – Всё на месте, вроде. Хотя, кажется, чего-то не хватает.

Единорог, сделав несмелый шаг вперед, ткнул лапой в направлении живота слона.

– Хоть и боюсь с вами разговаривать, но не могу не спросить, – жёлтый единорог стал красным, как свежесозревший помидор, – что внутри вас делает белый цветок? И как он туда попал – с нашего куста?

И правда, внутри прозрачного слона, сквозь которого и так виднелись и маковое поле с редкими васильками позади него, и сосны на горизонте, и даже пролетающие красно-оранжевые бабочки -внутри него летал, словно в невесомости, белый цветок жасмина.

– Я, я его съел. – Слон мог бы покраснеть так же, как и единорог, но не смог. Зато слегка похудел, скукожившись от смущения.

Бабан начал икать.

– А как так – ты съел, и он целый, и его видно? Что ты вообще ешь? Надеюсь, шиншиллы тебе не симпатичны? Точнее, нет, что-то не так. – Шиншилла Хрюк, до этого делавшая вид что лапой протирает травинку от пыли, забыла о своем занятии в ожидании ответа.

– Нет-нет, шиншиллы должны быть всем симпатичны. Но в плане еды – не симпатичны. Да? – Шмяк, не теряя времени, то разравнивал кучку земли, то опят лапой собирал её в горку, не в силах решить, как будет полезнее для леса.

– Я ем цветы, – слон начал выбираться из кустов, продолжая держать за стебель огромный одуванчик, потерявший все свои парашюты, кроме четырех оставшихся. Трюк срочным образом обогнул слона и стал пытаться поднять обратно ветки можжевельника. – Цветы, и пыльцу, иногда сладкие ягоды, но они должны быть очень красивыми. Если будут не красивыми -буду болеть. А самое-пресамое моё любимое – это, это, – слон почти запел в этом месте, – кабачки!

– А что с ними потом происходит? – Бабан, продолжая икать, подошел к слону поближе, рассматривая летающий внутри него цветок.

– Он отдаёт мне свою энергию. И исчезает. А потом, напитавшись воздухом и солнцем, опять появляется на каком-нибудь растении. Часто – не на своем. Не знаю, как это происходит.

– Принцесса! Батюшки-шишки! Там же была еще принцесса! Где она? – Филин, захлопав крыльями, ринулся бегом в кусты можжевельника, позабыв, что умеет летать. Похудев на глазах почти до состояния камбалы, протиснулся сквозь ветки. Все ринулись за ним, заглядывая друг через друга.

На траве лежала девочка. Такая белая, словно её обсыпали порошком из школьного мела. Белые волосы до плеч, белые ресницы. Длинное пышное фиолетовое платье в желтых цветочках, горчичного цвета кофта, коричневые гольфы и совсем не вяжущиеся с хрупкостью девочки – грубые ботинки, покрытые разводами грязи. В правой руке она крепко держала что-то белое, похожее на ангела.

– Это принцесса? Настоящая? – Трюк, подобравшись поближе, дернул ее за прямой локон. Та чуть пошевелила головой и застонала.

– Трюк, ты что делаешь! – Бабан, грозно сдвинув брови, шагнул вперед. – Разве так можно? Тем более, если это и правда принцесса!

– Точно вам говорю – она! – Фук с умилением разглядывал белый кружевной воротник на ее платье. – Французское кружево, бог мой. Еще моя прабабка рассказывала, когда она была в… ох, запамятовал, где она была. Надо поднять семейные архивы. Займусь эти сегодня же ночью. Но как? Как она сюда попала?