– Я понял вас, товарищ полковник, – кивнул Ходулин и опустил голову, глядя на свои руки. – Но и вы меня поймите. Даже несмотря на то, что вы полковник полиции и служите в МВД, я все равно совершу огромное должностное нарушение, граничащее с преступлением, если стану рассказывать вам о ходе расследования.

– Перестаньте, Игорь Сергеевич! – поморщился Гуров. – Меня не интересует ход расследования. Не перегибайте, пожалуйста, палку. Вы расследуете дело о смерти бывшего спортсмена Лобачева, так?

– Так.

– У вас действительно есть основания полагать, что его убили? Ведь в новостях по городу говорили, что Лобачев умер от сердечной недостаточности. Что показало вскрытие?

– Да в том-то и дело, товарищ полковник, что вскрытие ничего особенного не показало. Действительно остановка сердца.

– А от чего оно остановилось?

– Я не знаю, так было написано в результатах вскрытия. Вообще-то мы ничего особенного и не искали. Отравления нет, ничего постороннего в желудке не обнаружили. Главное, нет телесных повреждений. А причин может быть много, как мне сказали медики. Иногда бывает так, что сердце просто останавливается.

– Это понятно, – перебил Гуров следователя, – тут вы меня не удивите. Лучше скажите, почему вы считаете, что это убийство, и почему подозреваете в нем Иванчука?

– А-а, – улыбнулся Ходулин, – вот в чем причина. Иванчук каналы давления ищет.

– Послушайте, Ходулин. – Лицо Гурова стало непроницаемым, а тон ледяным как айсберг. – Если Иванчук виновен, можете сажать его, сколько вашей душе угодно. Мне до него лично дела нет. Меня интересуют основания ваших подозрений, факты, которые заставили вас подозревать убийство.

– Простите, – смутился следователь. – Дело в том, что мне удалось установить… Не сразу, это уже когда я подшил результаты патологоанатомического исследования, когда начал уже писать постановление в отказе возбуждения уголовного дела. Дело в том, что Лобачеву незадолго до его смерти сильно угрожали. У меня появились свидетельские показания людей, которые не хотели признавать их официально. Поэтому я и взялся за дело Лобачева с новой силой. А Иванчук был последним человеком, который видел Лобачева живым и общался с ним.

– Ваше руководство знает о новых версиях и, соответственно, о новых свидетельских показаниях?

– Нет еще. Начальник у меня в отъезде, и послезавтра я буду докладывать ему о том, что не стал оформлять «отказное».

– Молодец, – искренне похвалил Гуров. – Мог бы и отказать в возбуждении уголовного дела, и никто бы не узнал, что там могло быть убийство. Ладно, я больше давить на вас не буду. Все, что мне нужно, я узнал. Остальное пойдет официально, и соответствующие указания вы получите от своего начальника.

– А что, товарищ полковник, у вас тоже есть подозрения, что Лобачева убили? Вы нашли людей, которые ему угрожали или были заинтересованы в его смерти?

– Ух ты как! – засмеялся сыщик. – А кто две минуты назад мне тут с хмурым лицом пытался объяснить, что нарушать служебный долг нельзя, что о ходе расследования нельзя рассказывать никому, какие бы звезды на погонах он ни носил.

– Виноват, – снова смутился молодой следователь.

– Ладно, это я пошутил. Все правильно, Игорь Сергеевич. Это я честный и неподкупный, но мог ведь прийти и другой человек, кто интересуется ходом расследования и деталями из корыстных побуждений.

К большому удивлению Гурова, генерал Орлов ждал его в своем кабинете с ленивым выражением лица и в каком-то непривычном расслабленном состоянии. При постоянной нехватке времени и огромной загрузке шеф Гурова просто не мог иметь такого выражения лица. Он постоянно был в тонусе, напряжен, постоянно держал в голове огромное количество информации, готовой для предоставления руководству или для оперативного использования его сотрудниками.