– Ладно, – снова повторил он. – Допустим, Семецкого сегодня заберут… В конце концов, может быть, в доме призрения ему будет лучше, чем в нашем клоповнике…

Тихий, но весьма выразительный смешок Марины Геннадий Павлович предпочел не заметить.

– А как же ваша бабушка? – спросил он. – Ее ведь тоже могут забрать.

– Нет, – коротко ответила Марина.

Геннадий Павлович полагал, что подобное безапелляционное заверение подразумевает некое обоснование, но Марина, по-видимому, считала, что ее ответ в комментариях не нуждается. Подождав какое-то время и не получив никаких разъяснений, Геннадий Павлович задал новый вопрос:

– Ну а мы-то почему прячемся?

Ответа не последовало.

– Марина, – шепотом позвал Геннадий Павлович так, словно опасался, что девушка, чью ладонь он как и прежде чувствовал на колене, могла вдруг таинственным образом исчезнуть, оставив после себя только легкое, похожее на воспоминание тактильное ощущение.

Пальцы Марины едва заметно шевельнулись. А может быть, вздрогнули. Геннадий Павлович осторожно прикрыл ее ладонь своей. Вначале он почувствовал тепло, заполняющее грудь, словно гелий воздушный шарик, готовый вырваться из рук и взлететь. А спустя несколько секунд, напоенных ни с чем не сравнимой восторженной радостью, – такой мощный позыв к мочеиспусканию, что по-настоящему испугался за целостность некоторых своих внутренних органов. Но Марина, похоже, неверно истолковала то, как внезапно напрягся всем телом ее сосед.

– Вы ведь сами все отлично понимаете, Геннадий Павлович, – едва слышно проговорила она с такой болью в голосе, как будто слова эти стоили ей едва ли не десяти лет жизни.

«Да ничего я не понимаю!» – хотел было закричать во весь голос Геннадий Павлович. Но все же ценой неимоверных усилий ему удалось совладать с эмоциями.

– Все, – шелестящим шепотом проговорил Геннадий Павлович. – Я выбираюсь отсюда.

– Нет.

– Да!

Геннадий Павлович оперся ладонью о стену, пытаясь найти опору для того, чтобы приподняться и встать на колени, – иначе из конуры, в которой он сидел, согнувшись в три погибели, было не выбраться. Не произнося ни слова, Марина уперлась ладонями ему в плечи и, навалившись сверху, придавила собственным телом. Возможно, что в иной ситуации, оказавшись в подобном положении, Геннадий Павлович просто сомлел бы от восторга, но сейчас он едва не заорал от боли, когда тысяча раскаленных иголок впились ему в низ живота.

– Марина… – простонал он сквозь зубы.

Мольбы были напрасны – Марина не собиралась выпускать его из своих объятий.

– Поверьте мне, Геннадий Павлович, – горячо зашептала она ему в ухо. – Нам нужно переждать… Обязательно…

– Ч-черт, – ответил на это Геннадий Павлович, пытаясь хотя бы перевернуться на бок.

– Вы же сами все понимаете… Зачем напрасно рисковать… Все ведь можно иначе устроить…

– Да ничего я…

Геннадий Павлович не успел закончить начатую фразу – Марина ладонью плотно зажала ему рот.

– Тихо.

На этот раз голос у нее был такой, что Геннадий Павлович невольно подчинился и замер в скрюченном положении. Хотя и понимал, что, пролежи он так пару минут, и без посторонней помощи ему будет уже не разогнуться. Прислушавшись, Геннадий Павлович услышал, как в комнате щелкнул дверной замок. Тихо скрипнул паркет под ногами вошедшего в комнату человека. Хотя, вполне вероятно, что людей было двое, а то и трое. По-слоновьи всхрапнула спавшая на кровати старуха, после чего в комнате вновь воцарилась тишина.

Очень осторожно, чтобы быть уверенной, в том, что Калихин не собирается поднимать крик, Марина отняла ладонь от его губ. Геннадий Павлович никак на это не отреагировал. Он даже на время забыл о затекших коленях и доводившем до безумия желании помочиться. Он напряженно прислушивался, пытаясь понять, что происходит в комнате.