- О боже! – простонал Андрей. – Мама, что же ты наделала? Если б я знал! Если бы ты мне рассказала!
- А что, собственно, я наделала? – сухо поинтересовалась Ольга Павловна. – Это ты, голубчик, наделал, а не я. Она ведь не к другому мужчине ушла. Так что у тебя при желании была возможность все исправить. Пришел бы с букетом и конфетом. Раз прогнала, два прогнала, а на третий и простила бы. Честным пирком да за свадебку.
- Если б она меня прогнала, я больше не пришел бы.
- Ах, какие мы гордые, скажите, пожалуйста! Вон меня отец три года обхаживал. Пять раз предложение делал, пока не согласилась. Откажу – он фыркнет, мол, больше ты меня не увидишь. Недели две пройдет, смотрю – стоит на углу, ждет. А ты... Теперь-то что ныть? Ах, Инночка стала злая и грубая, ах, не бросилась мне на шею. С какой радости-то? Ждала-ждала, пока ты образумишься, и замуж вышла. И не вздумай теперь ее искать! Нечего мыльную оперу разводить. У ребенка твоего другой отец есть. Сам говоришь, на злобного монстра не похож. И слава богу. Учти, сунешься, узнаю - голову оторву.
Она права, уныло подумал Андрей. Как всегда права. А я, как всегда, идиот. Круглый идиот.
14. 13
С того самого дня, как меня перевели из реанимации в обычную палату, я только и думала о том, как бы увидеть свое лицо. Хотела и боялась. На ощупь выходило какое-то страшилище. В туалете зеркала не было. Соседки по палате странно ежились и врали, что у них тоже нет. В глубине грязного оконного стекла отражалось что-то смутное и неясное.
Я прекрасно понимала, что ничего хорошего это зрелище не сулит. Себя все равно не вспомню, а доподлинно знать, что превратилась в безобразное чудовище, - приятного мало. Синяки и кровоподтеки на ногах и животе побледнели и цвели желтым, под бинтами на бритой голове пробилась щеточка колючих волос. Мне уже разрешили вставать и ходить. И только лицо... И все-таки я решилась. Что толку прятать голову в песок. Рано или поздно все равно себя увижу. Так лучше сразу.
Но оказалось, что заполучить зеркало не так-то просто. Медсестры говорили «да-да» и тут же забывали о моей просьбе. Или делали вид. Лечащий врач буркнул что-то себе в усы и тоже проигнорировал. Я разозлилась не на шутку.
Они что, боятся, как бы я тут же это зеркало не разбила и с отчаяния не перерезала себе вены?
Пришлось идти на шантаж.
Во время очередного обхода я набралась наглости и заявила врачу, что не буду принимать никакие лекарства и уколы не дам себе делать, пока не принесут зеркало. Врач нахмурился. Мне показалось, сейчас скажет что-то вроде «ну и фиг с тобой, не принимай», но он, подумав немного, повернулся к моей молоденькой соседке с сотрясением мозга:
- Ирочка, дайте, пожалуйста, зеркало, - и добавил, обращаясь к медсестре: - А ты, Катя, сбегай за валерьяночкой. Пригодится.
Ирина, пряча глаза, достала из тумбочки пудреницу и протянула мне.
Где-то в глубине души пряталась робкая надежда, что, может, все не так страшно, как кажется. Но действительность оказалась намного хуже, чем самые мрачные предположения.
Из маленького зеркальца на меня смотрела страшная рожа. Если б увидела такое в темном переулке, тупо подумала я, прежде чем залиться слезами, то умерла бы со страху.
Косые шрамы пересекали лицо и шею, стягивая и уродуя их. Надломленные края кости на лбу выровнять не удалось, они так и срослись – где впадиной, где бугром. Скулы, левая глазница, нижняя челюсть – все это было сломано и тоже срослось кое-как. Левый глаз словно выглядывал из какой-то косой щели. Сломанный нос провалился вовнутрь, как у сифилитика. Порванная и криво сросшаяся нижняя губа свисала уродливым валиком. Вдобавок от доброй половины зубов остались одни пеньки.