- Чего вдруг? – удивилась Инна. – Совсем не похожи. Разве что роста примерно одного. И комплекции. А так... У нее мать была донская казачка, вот Маринка в нее пошла. Знаешь, я думала, запишу адрес, когда она уезжать будет. Но... все вышло как вышло.

- Ладно, Инн, что теперь говорить. Ты же ничего не сделаешь. Может, как-нибудь все уладится.

- Посмотрим.

В этот момент самолет тряхнуло, Инна ойкнула и снова вцепилась в его ладонь.

6. 5

И снова кругом не было ничего, кроме боли. Темный океан боли, режущей, рвущей на куски. Я не чувствовала своего тела, не видела и не слышала. Только боль. Захотела крикнуть, напряглась, но ничего не вышло. Но боль стала еще сильнее, в темноте зазмеились огненные вспышки. А потом все погасло и исчезло.

Когда я снова пришла в себя, все было по-прежнему: темнота и боль. Нет, кое-что все-таки изменилось. Сквозь непрерывный звон прорывались какие-то размытые звуки. Я снова попробовала застонать и услышала тихий хрип. А потом шаги. Кто-то дотронулся до меня. Самого прикосновения я не почувствовала, просто боль стала в этом месте сильнее, вот я и догадалась, что ко мне прикоснулись.

- Марина, ты слышишь меня? – спросил едва различимый сквозь шум и звон голос.

Марина? Я – Марина?

Я с ужасом поняла, что не помню, кто я такая и что со мной произошло. Даже имени своего не могу вспомнить. Не знаю, где нахожусь и почему все так невыносимо болит. Попробовала сказать что-то, пошевелиться, но боль, как волна, захлестнула с головой.

Потом я то ли спала, то ли просто была без сознания. Иногда видела себя летящей в каких-то изумрудных и ярко-лиловых коридорах. Голос чей-то слышала, нежный, ласковый, вот только слов разобрать не могла. А потом приходила в себя. Боль возвращалась. И почему-то мысли о холоде, хотя холодно и не было. Как будто боль эта была как-то связана с холодом. Со снегом. С темнотой. Что-то случилось со мной. Может быть, совсем недавно. Вот только вспомнить я ничего не могла.

А темнота уже не была такой непроглядной. Словно к утру посерело. Словно я сидела в темной комнате перед телевизором, закрыв глаза. И звон в ушах уже не такой мучительный, вызывающий тошноту. А еще я могла различить: вот здесь мои руки, а вот здесь ноги. И голова, которая болит больше всего.

Язык – огромный, шершавый, словно необструганная фанера. Он едва мог шевелиться. Мне хотелось, пересиливая боль, спросить, где я, что со мной произошло, но язык не слушался. Я открывала рот и выжимала из себя полустон-полушипение.

- Тише, Мариночка, тише, - пытался успокоить меня мягкий женский голос, похожий на мамин.

Я плакала, совсем беззвучно, а слезы щипали лицо, словно кислота.

7. 6

- Пожалуй, тебе не слишком идет.

Денис оглянулся с недоумением. Инна стояла, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Во взгляде ее было что-то такое... То ли насмешка, то ли превосходство, он никак не мог понять.

Они гуляли по городу, заходили в маленькие магазинчики, которые Денису нравились гораздо больше огромных универмагов. В одном из них Инна купила совершенно безобразную и вульгарную, на его взгляд, сумку.

- Нравится? – довольно спросила она.

- Ничего, - чуточку слишком бодро отозвался Денис, не желая лишать ее радости. – Только тебе надо будет к ней пальто купить или куртку. Я тут знаю одну лавочку. Там все здорово дорого, но зато вещи отличные.

Он привел Инну в небольшой магазин, спрятавшийся во внутреннем дворике.

- Сюда кто попало не ходит, - объяснил он. – Меня в прошлом году привел... Короче, девушка одна привела. Она в Париже работала по контракту и...