– И что ты об этом думаешь? – спросил я.

Жоро пожал плечами:

– Может, в Африке, Израиле или Турции появилась какая-нибудь болезнь. Может, именно такие аисты менее выносливы, чем другие. Может, колечки мешают им нормально добывать пищу среди растительности. Не знаю.

– Ты говорил об этом Бёму?

Жоро меня уже не слышал. Он поднес к глазам бинокль и тихонько пробормотал:

– Ага. Вот они. Там…

Прошло несколько секунд, и в небе появилась струящаяся и колышущаяся стая птиц светлой окраски. Они приближались. Жоро выругался по-словацки. Он ошибся: это были не аисты. Прямо над нашими головами на довольно большой высоте пролетели цапли. Тем не менее Жоро продолжал наблюдать за ними просто из удовольствия. В волнующей тишине летнего вечера я наблюдал за поведением хищных птиц. Меня поразили их удивительное изящество и легкость, так не свойственные человеческим существам. Глядя на этих пернатых, я понял, что нет ничего более таинственного, чем мир птиц, чем их природная грация, когда они мчатся, рассекая крыльями небо.

Наконец, Жоро тоже уселся на землю, пристроившись рядом со мной, и отложил в сторону бинокль. Он принялся свертывать сигарету. Я посмотрел на него и понял, почему он не захотел пожать мне руку. Его руки были изуродованы ревматизмом. Первые фаланги пальцев скрючились под прямым углом. Как у актера Жюля Берри, умело использовавшего свое увечье в довоенных картинах. Как у Джона Кэррадайна, снимавшегося в фильмах ужасов: тот не мог даже пошевелить своими окаменевшими костяшками. Между тем Жоро свернул папиросу за несколько секунд. Прежде чем закурить, он вновь заговорил:

– Сколько тебе лет?

– Тридцать два.

– Там, у себя во Франции, где ты живешь?

– В Париже.

– Ах, Париж, Париж…

В устах этого пожилого человека затасканное восклицание приобрело неожиданно глубокий смысл. Жоро закурил папиросу и устремил взгляд к горизонту.

– Бём заплатил тебе, чтобы ты отправился вслед за аистами?

– Именно так.

– Классная работенка! Думаешь, тебе удастся разведать, что с ними произошло?

– Надеюсь.

– Я тоже надеюсь. Ради Бёма. Если не получится, он помрет.

Я помолчал, потом решился:

– Жоро, Макс Бём умер.

– Умер? Да, малыш, это меня не удивляет.

Я рассказал ему об обстоятельствах смерти Бёма. Судя по всему, Жоро не слишком опечалился. Разве только из-за того, что ему больше не придется получать деньги. Я почувствовал, что ему не слишком нравились ни швейцарец, ни орнитологи вообще. Он презирал этих людей, считавших аистов своей собственностью, чуть ли не своей домашней птицей. Что явно не имело ничего общего с жизнью тысяч пернатых, свободно летавших в небе Востока там, где им хочется.

Вместо некролога Жоро поведал о том, как Макс Бём в 1982 году приехал в Братиславу, чтобы поручить ему эту работу. Швейцарец предложил жалованье в несколько тысяч чешских крон только за то, чтобы Жоро каждый год следил за перелетом аистов. Жоро принял его за сумасшедшего, но без колебаний согласился.

– Странно, что ты расспрашиваешь меня об этих птицах, – задумчиво произнес он, затягиваясь сигаретой.

– Почему?

– Потому что ты не первый. В апреле ко мне приезжали два странных типа и задавали те же вопросы.

– Кто они?

– Не знаю. Они были совсем не похожи на тебя, малыш. Думаю, они болгары. Две мерзкие скотины, один длинный, другой коротышка: я бы свой чемодан им стеречь не оставил. Болгары, они все негодяи, это всем известно.

– Почему они интересовались аистами? Они что, орнитологи?

– Они сказали, что являются членами международной организации «Единый мир» и проводят опрос по экологическим проблемам. Яне поверил ни единому их слову. Оба мерзавца сильно смахивали на шпионов.