Прием у премьер-министра Веллингтона, у лорда-хранителя тайной печати Элленборо, у министра иностранных дел лорда Абердина… Наших заклятых друзей.

А возвращается Уиллок в Персию через Петербург. Вот почему фамилия знакомая! Получает аудиенцию у Нессельроде и представляется поверенным в делах королевского правительства Великобритании. А Макдональд кто? Только представитель Ост-Индской компании? Так секретарь копал под шефа?

У Александра Христофоровича аж затылок заломило от напряжения. А если свалить бывшего начальника можно было только таким фейерверком с убийством посла? Ведь Макдональд откровенно прошляпил дело.

Бенкендорф обеими руками вцепился в документ. Здесь есть что-то еще, что-то еще…

«В конце концов мы скрыли и спасли от разъяренной толпы одного из служащих русской миссии господина Мальцова[47], – рассуждал Абдул-Хасан. – Это вполне правдивый свидетель произошедшего. Пусть он расскажет царю о том, что видел, и если северный властелин действительно так справедлив, как о нем говорят, он не покарает ни нас, ни посыльного».

Дикари! Полагают, что мы способны убивать за дурные вести. К тому же осмеливается сомневаться в милосердии государя! Бенкендорф не мог не заметить, что чем ниже стоял персидский чиновник, тем наглее разговаривал. Близость к уличной толпе? Едва ли. Знание конкретных пружин дела? Скорее всего. Ведь писали-то они не «северному властелину», а британскому послу Макдональду, каждой строкой посланий изобличая его осведомленность и удивляясь, что их так запросто подставляет под удар сторона, которой они доверились.

Надо побеседовать с господином Мальцовым, когда его под конвоем доставят в столицу.

В дверь заглянула Катя.

– Можно мы хоть сегодня поедем в театр? – осведомилась она навечно обиженным тоном.

Знает он все ее резоны. Жених нужен. Срочно. Из хорошей фамилии. С состоянием. Где взять?

Конец апреля. Варшава

Если вы надели изумрудно-зеленое шелковое платье, то павлинье перо в прическу неизбежно.

Графиня Анна Потоцкая, во втором супружестве Вонсович, сохранила за собой титул, которого не имел ее новый муж генерал. Точно звание было присуще ей от рождения, когда она еще именовалась мадемуазель Тышкевич. В Европе так не принято, но у нас если твой отец князь, то и его дети тоже. Дело не в землях, а в полновесности звучания. Все понимали.

Анна родилась в одном из красивейших дворцов континента. Под куполом с золотым голубем, среди бело-синих стен, облицованных турецкой обливной плиткой. Тогда Мокотув принадлежал последнему польскому королю Станиславу Августу Понятовскому[48] – виновнику гибели родной страны. С тех пор прошло очень-очень много лет. Графиня не любила вспоминать сколько. В ее годы надо быть щепетильной и щадить собственный возраст. Важно, что самое роскошное из варшавских поместий, набитое старой королевской рухлядью, теперь принадлежало ей. Перешло по наследству, через десять рук, от многочисленных родственников покойного горе-владыки.

Здесь, а не в залах Бельведера, где обитал цесаревич Константин, наместник и командующий войсками, билось истерзанное сердце Польши. В бело-желтых стенах будто распростертого по земле дворца. Самого барочно-порочного, самого роскошно-вычурного из всего, что могло когда-либо, кому-либо напоминать Версаль. Без его фонтанов, но с клумбами и висячими переходами над тишиной неглубоких вод.

Именно в Мокотуве графиня Анна выдавала замуж дочь Натали – нежную фиалку – за лейтенанта гвардии и адъютанта цесаревича Романа Сангушко. Молодого, богатого, пылавшего патриотизмом, но умевшего до поры до времени скрывать свои чувства под личиной холодного педантизма. Великий князь Константин ценит адъютанта именно за беззаветную преданность инструкциям, и так должно оставаться до дня, когда взрыв будет готов.