Донкер-то не знал, что Джек думает, будто проститутки просто-напросто неутомимые советчицы для стеснительных мужчин и просвещают сих несчастных на предмет тайн женской души.

В те времена в квартале работало много пожилых проституток, иным было за пятьдесят, и большинство – как раз в комнатах на первых этажах домов вокруг Аудекерк. Наверное, их музыка трогала глубже, чем юных коллег, хотя Донкер и признал, что иные молодые проститутки тоже делались на ночь или две почитательницами Баха и Генделя.

– То есть ты хочешь сказать, что проститутки приходили его слушать? – спросила Алиса.

Франс нервно заерзал на скамье у мануала, сдвинулся сначала к левому краю, потом к правому. Ага, вот снова этот странный запах пудры, подумал Джек.

Еще много лет спустя запах пудры будет напоминать Джеку о проститутках, он будет видеть, словно наяву, этих усталых женщин, как они снимают грим и вешают рабочую одежду в шкафы. Когда они шли домой, на них не было никаких шпилек, никаких мини-юбок – да и на работу они приходили без них. По улицам они ходили в джинсах или широких брюках, туфли и ботинки носили частенько вовсе без каблуков, на голове – шерстяные шапки, а в качестве верхней одежды – теплые пальто. Они совсем не походили на проституток, только вот ведь какая штука – какие еще женщины в два-три часа ночи ходят по улицам в одиночестве?

Так что же за тайна такая крылась в органной музыке, что сии труженицы задерживались в квартале на час, а то и на два? Франс Донкер сказал, что по ночам в церкви всегда сидела дюжина-другая женщин и многие оставались, пока Уильям не заканчивал играть, то есть порой до четырех-пяти утра; к этому времени в Аудекерк стояла ледяная стужа.

Итак, Уильям Бернс нашел свою аудиторию – он играл для проституток!

– Они были ему очень благодарны, – продолжил вундеркинд таким безапелляционным тоном, каким говорят только вундеркинды и сумасшедшие. – Я иногда и сам вставал в это время, чтобы послушать его. И каждый раз заставал в церкви все больше женщин. Он великолепен, Уильяма ночью разбуди – он помнит всего Баха и Генделя наизусть.

– Я же сказала, к черту музыку, рассказывай, что у вас тут происходило, – оборвала его Алиса.

– Кажется, одна из слушательниц пригласила его к себе в гости, правду сказать, таких было несколько.

Но то ли этого на самом деле не было, то ли дело было отнюдь не только в этом, мы точно никогда не узнаем, ведь тут Джека опять отвлек запах пудры.

Администрация Аудекерк, кажется, решила, что такое положение вещей не очень-то ее устраивает – и то, что Уильям играет для проституток, и то, что он с ними поддерживает близкие отношения. Все-таки Аудекерк – церковь. Кажется, его уволили или что-то в этом роде. И тогда проститутки – по крайней мере, старые – подняли шум. Было что-то вроде общественного протеста, но в Амстердаме это обычное дело, демонстрации чуть не каждый день, Алиса и Джек видели из «Краснапольски» не одну такую процессию. Это же были годы хиппи, Алиса то и дело татуировала то пацифики[8], то этот дурацкий лозунг «Make love not war»[9] – разумеется, в области гениталий, как у девушек, так и у юношей. Несколько демонстраций было против Вьетнамской войны.

Наверное, проститутки из квартала красных фонарей встали на сторону Уильяма, он был для них своим.

– Они видели в нем художника, подвергающегося гонениям, – сказал Франс Донкер. – Многие из них, знаете ли, полагают, что они и сами такие.

Услышав вопрос, а где Уильям нынче, юный гений посмотрел не на Алису, а на Джека и сказал: