Пиджак в едва заметную клетку в темно-коричневых тонах вторил цвету глаз мужчины лет тридцати. Кавказская наружность лишь подтверждала заявленное имя на табличке. В моем городе большая часть жителей - выходцы из Чечни, Дагестана и Осетии. Но мы - русские к ним привыкли и уже не так разделяли, переплетая культурные традиции, семьи и языки между собой. Одно лишь выступило против меня: мой возраст.

- А только ли мой возраст помеха? – вскочила со стула, разозлилась на безысходность.

Хасанов откинулся на спинку стула, слегка опешив от моего тона. Видимо не привык к возражениям. А я устала от отказав в работе и была настроена решительно ее получить.

- На данный момент – да.

- Но мне нужна эта работа! – я не выдержала и, уперев ладони в поверхность стола, склонилась над мужчиной, не осознавая, что перегибаю в требовании.

- Тон приглуши, девочка, - пренебрежительно и грозно ответил предприниматель.

И я разом сдулась, осознавая себя кокцинеллидой* по сравнению с жуком- рогачём. Убрала руки и выпрямилась, упрашивая взглядом, взять меня хоть кем и без документов, только лишь дать работу.

Мужчина, сверкнув глазами, полез в тумбочку под столешницей, щелкнув металлическим замком, скрипнул дверцей. Наклонившись, завозился, через несколько секунд мелькнул кулак и выпростал сложенные зеленые купюры передо мной.

- У меня сегодня день благотворительности и ты, как нельзя лучше подходишь на роль.

Я не верила своим ушам и глазам. Поморгала, не веря в то, что мужчина мне попросту подает милостыню.

- На несколько дней хватит, а там глядишь кто-то и возьмет тебя на работу. Но акция моей помощи разовая, - добавил жестко, давая понять, что на большее вознаграждение, как и на работу, рассчитывать не стоит.

- Да пошли Вы со своей милостыней к Архызу!

Схватив купюры, бросила их человеку в лицо, развернулась и выбежала из офиса. Проклиная всех богачей, предпринимателей и прочую прослойку общества, считающих, что они в праве так унижать людей. Откупаться или покупать.

Слезы лились бесконтрольно, застилая обзор. Ноги передвигались сами по себе. Кажется, я шла в противоположную сторону от дома, не замечая куда и зачем. Не в силах принять поражение, села на скамью, подняв ноги, обняла их и уткнулась в колени.

- Мама, мамочка! Почему ты так рано покинула меня? На кого оставила?

Смурные нависшие облака, погибшая листва вторили моей печали, обволакивая, проникая глубже. Единичные прохожие шли мимо, косясь на меня, но безучастно двигались дальше. Да и я никого не замечала и не хотела, чтобы вторгались в пространство моей скорби. Свою беду я не делила ни с кем.

Мягкая, но уверенная поступь приблизилась и чьи-то кроссовки попали в поле зрения. Сердце заколотилось. Еще не хватало мне домогательства парня или участливого волонтера. Застыла и не смела поднять глаза, в надежде, что у чужака пропадет интерес, и он пройдет мимо. Секунды проходили, а он все стоял напротив меня. И тут прозвучало знакомым голосом:

- Прости меня. Я не имел права так поступать.

Невольно вскинула взгляд: виноватое лицо с оттенком грусти, руки на ширине плеч, держит в карманах. Он пошел за мной не просто извиниться. Я это чувствовала и трепетно ждала что же еще предложит. Расслабляясь, выдохнула:

- Прощены.

Кокцинеллида* - насекомое, божья коровка.

2. Глава 2.

Договор

Талхан.

Давно не стыдился своих поступков, а сейчас накатило. И было от чего. Конечно, девчонка обиделась. Гордая. Несчастная и ранимая. И я тоже хорош, подкинул дров под кипящий котел. Спохватился спустя минуту, выскочил на крыльцо, глядя по сторонам в поисках беглянки. Серая одежда среди голых ветвей терялась и я уже боялся упустить ее из виду, так и не реабилитировавшись. От чего-то вопрос о ее прощении меня встал так остро, сжав диафрагму, не давая сделать полноценный вздох.