— Как зачем? Я планирую с ней подружиться, вообще-то!

Усмехаюсь, но все же ищу ответ, который удовлетворил бы Сестру:

— Какая… — устало выдыхаю, пытаясь подобрать характеристику. — Чудная маленько. Но как ты успела заметить, в этом есть доля моей вины.

— Львиная доля! — наставительно поправляет меня Ада. — Она красивая?

Пытаюсь вспомнить, как вообще выглядит моя Избранная, и перед глазами лишь тонна тряпок, укрывающая ее всю с ног до головы при каждой нашей встрече:

— Не знаю. Я ее видел только в темноте. Да и-то глазами медведя. Скорее нет, чем да. Ты же вроде была в монастыре? К чему расспросы?

— Ну, во-первых повидать твою суженую мне так и не удалось. Потому оставалось только расспросить о ней у других. К тому же хотела знать, считаешь ли ты ее красивее меня, — Ада вновь игриво усмехается.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что еще не родилась та женщина, что затмила бы тебя красотой, —  ухмыляюсь, окидывая фигуру Ады пристальным взглядом.

— Поосторожней, Братишка, — томно протягивает она, опираясь локтями на стол. — Не-то у нас точно пропадет заинтересованность в Источнике.

— Я все еще не понимаю, зачем он нам вообще здесь. Для подпитки у нас есть Эла и Дан. Для всего остального — мы.

— Голым сексом и пресной энергией целую вечность сыт не будешь. Поверь мне.

— Считаешь, мой Источник способен раскрасить твои серые будни.

— Безусловно.

— Тогда я сделаю это для тебя…

3. 3.Пара нормальных, но слегка безумных

АНГЕЛ

Резко сажусь в кровати, словно из-под толщи воды выныривая. Непонимающе оглядываюсь по сторонам.  

Моя келья. Все по-прежнему. Значит сон…

Однако спину саднит от свежих ран. Откидываю одеяло и смотрю на свои разодранные ноги. Не сон.  

Но сколько из того, что я помню, было правдой?  

Медведь? Серьезно? На ручках отнес? Ну, это уж вряд ли.

Да и ноги почему-то чистые. Сорочка целая, хотя я точно помню, как порвала ее в лесу. Значит все же сон?

Вздрагиваю, когда в дверь гулко стучат.

— Ангелина! — слышу голос матушки. — Поторопись привести себя в порядок и выходи.

Сердце замирает на мгновение. А затем начинает тарабанить в горле. Пытаюсь его проглотить и бросаю нервный взгляд на малюсенькое окошко.  

Поздно. Мне не сбежать.  

Значит, время пришло. Это конец. Конец моей жизни, которую я еще толком начать не успела.

Поднимаюсь с кровати и ныряю в черный подрясник, что скрывает изголодавшуюся по солнечному свету кожу от посторонних глаз. Словно мумия упаковываюсь в свой примятый наряд, оставляя на обозрение лишь часть лица: от глаз до подбородка. И даже эта толика, необремененной плотной тканью кожи, все чаще обращена к земле.  

Опускаю покаянный взгляд в пол и открываю дверь. Если моя ночная вылазка была реальной и матушка о ней знает, то мне несдобровать. 

— Свое наказание ты получишь. Позже, — угрожающе выговаривает она. — А сейчас за мной!

Я так и знала. Она в курсе.  

Ей не привыкать находить меня грязную и избитую у ворот. Мама никогда не оставляет следов в таких ситуациях. Просто выбрасывает из машины и уезжает, зная, что я уже не в состоянии бежать, покуда меня не обнаружат монахини. Отмоют, переоденут, позволят выспаться даже, что в этих краях редкость. А затем придумают свое наказание.  

Твердой поступью матушка шагает по коридору. И я за ней. Стараясь не думать об уготованной мне казни, завороженно наблюдаю, как развивается черная ткань ее длинной юбки.

Поднимаю глаза только когда мы оказываемся перед массивной дверью, ведущей в библиотеку. Вот же ж! Неужели еще и вычислила, кто книжки подворовывает? Морщусь, чувствуя, что в этот раз мне действительно нехило перепадет.