– В ту кампанию мы однажды попали в засаду. Тридцать человек были ранены. Среди них и мой заместитель. Это был полный провал. Меня тоже ранило в руку, но не сильно.

Миссис Питт спокойно ждала, когда он будет готов продолжать.

– Я получил письмо, – генерал произнес эти слова с большим трудом; казалось, что ему приходилось выталкивать их из себя. – Меня обвиняют в том, что я был причиной того провала… обвиняют… обвиняют в трусости перед лицом врага, в том, что я несу ответственность за ранения моих людей. В письме говорится, что я ударился в панику и что меня спас рядовой, но что этот факт скрыли, чтобы спасти честь отряда и сохранить его боевой дух.

Он не стал объяснять Шарлотте, что подобные обвинения, если они станут известны широкой публике, уничтожат его доброе имя. Это было и так очевидно.

Именно так миссис Питт его и поняла. Это произошло бы в любом случае, но сейчас, с делом Транби-Крофт у всех на устах и во всех газетах, это было опасно вдвойне. Даже те, кто в обычной жизни уделял мало внимания высшему обществу, сейчас вовсю обсуждали его и злорадно ждали новых подробностей, надеясь на катастрофу.

Шарлотта понимала, как много зависит от ее ответа. Выразить симпатию было прекрасно, но бесполезно, а генерал нуждался в реальной помощи.

– И что они у вас потребовали? – спросила она с кажущимся спокойствием.

– Табакерку, – ответил Балантайн. – Как знак согласия на сотрудничество.

– Табакерку? А что, она такая ценная? – Его собеседница была искренне удивлена.

– Да нет… Всего-то несколько гиней. – Генерал рассмеялся смехом, больше похожим на лай, и полным отчаяния. – Это подделка, но очень красивая. Единственная в своем роде. Все сразу скажут, что она принадлежит мне. Это знак того, что я готов заплатить. Но можно сказать, и что это знак признания вины. – Он сжал руки, и Шарлотта почувствовала, как напряглись мускулы под ее рукой. – Хотя это просто свидетельство того, что я запаниковал… именно того, в чем шантажист меня обвиняет. – Горечь его тона была больше похожа на отчаяние. – Но я никогда не отступал перед врагом, а вот сейчас отступил перед угрозами… Странно, никогда не думал, что у меня не хватит моральной храбрости…

– Неправда, – возразила миссис Питт, не колеблясь ни минуты. – Это просто тактика затягивания, пока мы не узнаем, кто же наш враг и что у него есть против вас. Шантаж – удел трусов… пожалуй, самых больших трусов. – Она была настолько разозлена, что не заметила, как стала употреблять множественное число, соединяя себя с генералом в одно целое.

Балантайн поднял другую руку и всего на секунду, очень нежно, дотронулся до ее пальцев, лежавших у него на предплечье, после чего перешел к другому экспонату – нескольким кускам древнего стекла, выложенным на витрине.

– Вам нельзя вмешиваться во все это, – сказал он, когда Шарлотта быстро встала рядом с ним. – Я ведь рассказал вам все только потому… потому что мне надо было кому-то это рассказать. А я знаю, что могу вам верить.

– Вот именно! – с чувством воскликнула женщина. – Но я не собираюсь стоять рядом и смотреть, как вас мучают за что-то, чего вы не совершали. И не стану этого делать, даже если все то, в чем вас обвиняют, – правда. Мы все совершаем ошибки – иногда от слабости, иногда от испуга, иногда по глупости. И осознание этих ошибок – уже достаточное наказание. – Шарлотта снова стояла рядом с Балантайном, но на этот раз не стала брать его за руку, а сам он смотрел не на нее, а куда-то в сторону. – Мы будем бороться!

– Как? Я не представляю, кто это может быть, – произнес старый солдат, поворачиваясь к своей собеседнице.