– Ш-ш-ш, цветочек, расслабься, хорошая моя, – раздался хриплый голос Берта, и его палец проник ещё немного, раздвигая напряжённые мышцы, растягивая их. – Тебе не будет больно, вот увидишь… Вот та-ак, да-а…

Это было очень странно, ощущать наполненность не там, где полагается. И одновременно наслаждение от того, как Берт ласкал её раскрытое лоно. Порочно, неправильно, и… так сладко… Терпко… С лёгкой горчинкой запретности… Лили сама не заметила, как начала размеренно покачиваться, подхватив ритм, в самом деле расслабившись и позволив Берту проникать с каждым разом всё глубже. Тело прогибалось всё больше, стараясь усилить ощущения, и стыд отступал под напором совсем других чувств и эмоций. Жарких, обжигающих, волнующих. Их хотелось испытывать ещё и ещё, сильнее, и Лилаэль почти легла на Рэквема, бесстыдно отставив попку и выгнувшись до предела.

Она уже не понимала, чьи руки и где ласкают её, между ног всё горело, раздразненное и разнеженное, собравшиеся в тугие бутоны соски ныли, требуя своей порции ласки. Лили зажмурилась, лишь краем сознания отметив, что, кажется, в непривычном местечке уже не только один палец… Припухшие от поцелуев Рэквема губы покалывало сотнями невидимых иголочек, и с них то и дело срывались короткие всхлипы.

– Иди сюда, цветочек, – хрипло выдохнул лорд, запустив руку ей в шелковистые пряди и чуть потянув вверх.

Так, чтобы призывно торчащие вершинки с твёрдыми горошинами оказались прямо напротив жаркого, порочного рта её первого мужчины. И снова вихрь ощущений закружил, затянул в тёмный водоворот наслаждения. Растворились остатки стыда и смущения, Лилаэль покорно позволяла этим двоим делать с собой то, что они хотели… И это было упоительно, пусть и сотню раз непристойно… Губы Рэквема ласкали её грудь, язык скользил вокруг тугих бутонов, дразнил, игрался, ещё больше распаляя. В какой-то момент краем сознания Лили отметила, что по разгорячённой, болезненно чувствительной промежности медленно скользит нечто гладкое и твёрдое…

А спустя пару тягучих мгновений эльфийка ощутила, как это прижалось к упругому колечку, уже достаточно растянутому и подготовленному. Она лишь успела широко распахнуть глаза и судорожно вздохнуть, напрягшись, чувствуя, как в неё настойчиво проникает что-то весьма внушительных размеров.

– Ш-ш-ш, Лили, впусти меня, девочка, – раздался голос Берта, а его рука между тем не переставала поглаживать нежное лоно, отвлекая от не совсем обычных ощущений. – Хорош-шо-о…

Она думала, что будет тоже больно, но… Странно, и непонятно, однако вот это медленное, настойчивое скольжение внутри, в не совсем привычном местечке, приносило вовсе не боль и неудобство. Берт двигался плавно, без резких толчков, позволяя Лилаэль привыкнуть, и мышцы послушно реагировали, как и всё тело. Оно мягко подалось назад, навстречу, позволяя проникнуть ещё дальше, глубже, и Лили не сдержала невнятного, тихого возгласа, захваченная ворохом новых ощущений. А Рэквем шире раздвинул её попку, усиливая переживания, и эльфийка тихо застонала, выгнувшись как кошка, до ломоты в пояснице. Да простят её боги, но ей {нравилось} то, что с ней делали, все эти восхитительные непристойности, порочные игры. О глубине собственного падения она подумает позже… завтра… когда-нибудь…

– Такая жаркая, тугая, – пробормотал Берт, наконец, заполнив её до конца, и остановился, поглаживая скользкие складочки и то и дело задевая набухший, болезненно пульсировавший бугорок. – Нежная…

От его слов Лилаэль задрожала, прикусив губу и тяжело дыша, они отозвались сладким, тягучим удовольствием где-то внутри. Рэквем продолжал нежить тугие вершинки, выписывая языком узоры на ставшей слишком чувствительной коже. А Берт начал снова двигаться, теперь уже обратно, оставляя после себя неуютное ощущение гложущей пустоты. Лили со всхлипом подалась назад, стиснув привязанные к спинке кровати руки, не желая расставаться с чувством наполненности. Краем уха уловила тихий, хрипловатый смешок, и опять скольжение внутри, снова вперёд. Ох, да-а!..