Не помню, сколько точно мне было лет, но меня коллекционирование монет заинтересовало, пожалуй, во время Второй мировой войны. Немало монет прошло через мои руки в нашем магазине, к тому же я продавал газету Pittsburgh Press. Отцовская банка со старыми центами стояла у нас на кухонном столе годами. К 1940-м годам центы с изображением индейца давно уже вышли из обращения. Насколько я помню, в банке к тому времени их накопилось 986 штук. Я их часто перебирал, пересматривал и точно знал, какие именно монеты у нас есть.

Несмотря на то что я увлекался нумизматикой заметно больше своих четверых братьев, не могло быть и речи о том, чтобы эти монеты стали моими, поскольку мои родители придерживались доктрины справедливости – «никаких особых привилегий».

Я откладывал деньги и, когда накопил 20 долларов, заключил с отцом сделку: 20 долларов за 986 центов. Для меня это была важная сделка: только я знал, что в этой банке имеется монета 1909-S в хорошем состоянии, которая даже тогда стоила немало. Этот цент я храню до сих пор, вместе с большинством других из 985 центов.

Сегодня центы большинству доставляют только неудобства. Но редкий цент, выпущенный в 1909 году, оказался неподвластен инфляции благодаря своей нумизматической ценности. Уже мальчиком я понимал, что редкость и качество определяют стоимость монеты – это основы нумизматики. Монет 1909-S было отчеканено лишь 309 тысяч. Только спустя годы я осознал взаимосвязь между количеством денег в обращении, стоимостью валюты и циклом деловой активности, но уже тогда на меня производило впечатление то, как редкость монет влияет на их ценность.

Во время Второй мировой войны по радио простых американцев часто призывали приобретать облигации военных займов. К этому нас побуждали и в школе, да и в газетах, уверен, склоняли к тому же. Это было патриотично. Я покупал облигации, так же как и все мои родные. Мы тратили по 18 долларов 75 центов на приобретение каждой 25-долларовой облигации, которая подлежала погашению через десять лет и приносила доход 2,9 %. Но, как я выяснил спустя многие годы, это был всего лишь трюк. Военные затраты почти полностью покрывались нашими налогами и деньгами, которые вливала в экономику ФРС. Кампания «Приобретайте облигации» была психологическим инструментом, призванным заставить всех думать о войне. Контроль над доходами и ценами и нормирование продуктов лишь усугубляли и без того неблагоприятную ситуацию, но мы обязаны были маршировать в ногу и исполнять все распоряжения и директивы.

Исходя из собственных воспоминаний и исторических свидетельств, я знаю, что вовсе не начало войны положило конец Великой депрессии, как до сих пор многие утверждают. Массовая гибель людей, конфискация имущества и разрушения никогда не приносили пользу экономике, однако опасность того, что экономически неблагополучные времена зачастую приводят к войне – если страна хотя бы по минимуму может себе ее позволить – на сегодняшний день вполне актуальна. Война отвлекает от экономических проблем, что выгодно плохим политикам. Уровень безработицы снижается, когда миллионы людей заняты в военной экономике, пусть даже принудительно. Очень часто политически удобные войны совсем не являются неизбежными.

Помню, лет в восемь-девять, собирая монеты и марки и вставляя их в альбом, а затем покупая облигации, я думал, что это несколько обременительно. Почему они просто не выпустят больше денег? С таким вопросом я обратился к старшему брату. Не особенно вдаваясь в суть проблемы, мой брат логически объяснил мне, что это не будет работать. Он сказал: «Если бы они печатали деньги, они не стоили бы ничего». Возможно, это слишком упрощенное объяснение, однако оно верно.