– Изначально Дженни должна была стать маленькой шуткой в середине его карьеры. Милой электронной диковинкой, которую он придумал со скуки. Просто тешил себя, понемногу опускаясь с небес на землю после медового месяца с Нэнси.

Хониккер еще много рассказал мне о тех днях, когда рождалась Дженни. Иногда он заставлял и ее вставить слово – так, будто она вместе с ним предавалась воспоминаниям. Для Хониккера это было нелегкое время, потому что он тоже полюбил жену Джорджа. И до полусмерти боялся, что может что-то предпринять по этому поводу.

– Я любил ее такой, какой она была. Может, влечение родилось из всей этой ерунды, которую Джордж о ней болтал. Он нес всякий бред и о ней, и о любви вообще, а я видел настоящие причины, за что можно ее любить. Я полюбил человеческое существо – чудесное, неповторимое, своенравное переплетение достоинств и недостатков. Отчасти ребенка, отчасти женщину, отчасти богиню, не более понятную, чем логарифмическая линейка.

– А потом Джордж стал все больше и больше времени проводить со мной, – продолжила Дженни. – Он сидел на работе до последнего, наспех ужинал и возвращался в лабораторию, чтобы корпеть над моими схемами до глубокой ночи. Целыми днями, а иногда и ночами он не снимал этих ботинок, и мы с ним говорили, говорили, говорили…

То, что последовало дальше, Хониккер попытался сопроводить мимикой. Он нажал ту же кнопку, что и Салли Гаррис накануне.

– Я была прекрасной собеседницей, – произнесла Дженни с улыбкой Моны Лизы. – Я ни разу не сказала ничего такого, чего он не хотел бы слышать, и всегда говорила именно то, что ему нужно, в самый нужный момент.

– Вот она! – провозгласил Хониккер, расстегивая крепления на ремнях, чтобы Дженни могла сделать шаг вперед. – Вот она, самая расчетливая женщина. Величайшая на свете исследовательница наивных мужских сердец. У Нэнси не было никаких шансов.

– Вообще, это обычное дело, – говорил Хониккер. – После медового месяца жена уже не представляется чем-то неземным, и надо приступать к сложному, но интересному и необходимому процессу узнавания, на ком же ты, собственно, женился. Однако Джордж нашел себе альтернативу. Все свои безумные мечты о женщине он воплотил в Дженни. И пренебрег несовершенной Нэнси.

– Внезапно Джордж объявил, что я слишком ценный механизм, чтобы доверять меня кому попало, – продолжала Дженни. – Он поставил руководству ультиматум: либо он отправляется со мной в разъезды сам, либо вообще уходит из компании.

– С его свежеобретенной жаждой любви могло сравниться лишь его вопиющее незнание связанных с нею опасностей. Он знал одно: любовь делает его счастливым. А из какого источника ее получать, ему было все равно.

Хониккер отключил Дженни, снял ботинки и снова прилег.

– Джордж выбрал идеальную любовь робота, – сказал он, – предоставив мне делать все возможное, чтобы завоевать любовь брошенной им неидеальной женщины.

– Я… я очень рад, что самочувствие позволяет ей все-таки поговорить с ним…

– Я в любом случае передал бы ему ее слова. – Хониккер протянул мне сложенный листок. – Нэнси надиктовала мне это на случай, если ей будет не суждено сказать все лично.

Я не смог заглянуть в это послание сразу, потому что в дверях фургона возник Джордж. И он больше походил на робота, чем Дженни.

– Все, – сказал он Хониккеру. – Забирай свой дом и жену.

Мы с Джорджем позавтракали в закусочной, а потом он поехал в комплекс ФДТ и припарковался у исследовательской лаборатории.

– Ну вот, мальчик Джим, теперь беги, занимайся своими делами. Премного тебе благодарен.