– Что ты так долго тянул? – выдохнула она. – Месяц!

– Набирался сил.

– Сразу же ощутила в тебе что-то…

– Тогда было нельзя, – я уж не стал говорить, что попробуй мы тогда, и у меня был риск оказаться с оторванной головой, как у самца богомола после спаривания.

– А теперь можно?

– Теперь сколько угодно. Но тебе придется подружиться с Вирой.

– Это с гномихой?

– С ней самой.

Секундная пауза.

– Ладно, раз она прилагается к тебе.

Довольный, я улыбнулся. Может, в Роке мне стать богом еще чего-нибудь, кроме сношения. Например, женской дружбы?

Набитый чвоном узел холстины оттягивал мне руки. Сгорбленный тяжестью лепестков, я нес их к телеге. Там в тени от борта скучающе переговаривались семеро надсмотрщиков в лиловых плащах. Впереди меня шли и щебетали Вира с Хелой. Женщинам нисколько не мешали полные наркосырья тяжелые узлы. Орчанка так вообще несла груз в одной руке, периодически меняя ее и ритмично пожимая нагруженным плечом. Трапецию качала, атлетка.

Варл и гномы тоже без труда таскали цветы. Только мы с гоблинами изливались ручьями пота. Вира и Хела хихикнули и покраснели, глядя на меня. Точнее на мою промежность.

– Милый, тебе тяжело, – сказала Вира, – потому что вся сила не в том месте копится.

– Тебе ли мой член «не тем местом» называть?

Щеки гномихи густо заалели.

– Мин! – возмутилась Хела, заступаясь за новую подругу. При этом тоже стыдливо потупила багровые глаза. Прямо католические монашки, а не сама сатана в постели.

На самом деле я радовался за девочек. Теперь им было с кем делиться обидами, страхами, мечтами, а также посплетничать о ложе, которое они делили друг с другом и со мной. Еще не принимая всерьез этот факт, они стали моими первыми жрицами в Роке. Отныне они будут нести по миру мое имя и передавать его поцелуями из уст в уста. И меня пока не тревожило, как подтолкнуть их к этому.

Изменив женщину раз, ты можешь изменять ее бесконечно.

Следующей ночью после того, как Хела лишилась анальной девственности, я трудился над Вирой. Она лежала на спине на моей койке, а мои язык и губы ласкали ее между ног. Женского сока в заждавшемся меня влагалище была так много, что я почти боялся захлебнуться. Подняв лицо от хлюпающих половых губ, я вогнал вместо языка свой водоупорный жезл. Вира громко вздохнула, перед моими глазами колыхнулись ее обнаженные груди, бледные как снег в темноте, и я тут же принялся сосать твердые как вишневые косточки соски. Вдруг мускусный животный запах ударил мне в ноздри. Я поднял голову. Совсем рядом во тьме загорелись два багровых глаза.

– Я хочу тебя, – прорычала орчанка, дыша глубоко, как будто только что переплыла реку. Когтистая рука потянулась к моему паху. Но я не дал ей вынуть жезл из Виры. Перехватив руку, положил ее на мягкие холмы гномихи. Хела дернулась, но не сильно, а то б я вылетел из Виры как пробка шампанского к сопящим сзади гоблинам.

– Гладь, – велел я.

Хела не шевелилась, сверля меня взглядом. Вира лежала с закрытыми глазами, поглощенная ощущениями, и вряд ли слышала нас. Не переставая ее трахать, я сам стал водить пальцами Хелы по молочной груди. Напряженная как струна орчанка подчинилась. Пальцы ее согнулись, коготь надавил под соском, оставляя намек на кровавую царапину. Алая капля выступила на белой коже, мерцая в ночи как глаза Хелы. И как полыхающие ауры обеих женщин. Вира застонала, не открывая глаз и тянясь вверх. Голова орчанки, наоборот, наклонилось к ней. Когтистые пальцы резко сжались, я едва успел отвести руку орчанки от груди.

– Эй, нежнее надо, – я хлопнул Хелу по заднице. Орчанка жадно хватала ртом воздух.