Фельдкурат махнул безнадежно рукой, и спустя несколько минут рояль уже грузили на подводу.
Когда Швейк вернулся из ломбарда, фельдкурат сидел перед раскупоренной бутылкой ореховой настойки, ругаясь, что на обед ему дали непрожаренный шницель. Фельдкурат был опять подшофе. Он объявил Швейку, что с завтрашнего дня начинает новую жизнь, так как пить алкоголь – низменный материализм, а жить следует жизнью духовной.
Он философствовал приблизительно с полчаса. Когда была откупорена третья бутылка, пришел торговец старой мебелью, и фельдкурат за бесценок продал ему диван и при этом уговаривал покупателя побеседовать с ним и остался весьма недоволен, когда тот отговорился тем, что идет покупать ночной столик.
– Жаль, что у меня нет такого! – сокрушенно сказал фельдкурат. – Человеку трудно обо всем позаботиться заранее.
После ухода торговца старой мебелью фельдкурат завел приятельскую беседу со Швейком, с которым и распил следующую бутылку. Часть разговора была посвящена отношению фельдкурата к женщинам и к картам. Сидели долго. Вечер застал Швейка за приятельской беседой с фельдкуратом.
К ночи отношения, однако, изменились. Фельдкурат вернулся к своему вчерашнему состоянию, перепутал Швейка с кем-то другим и говорил ему:
– Только не уходите. Помните того рыжего юнкера из интендантства?
Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока Швейк не сказал фельдкурату:
– Хватит! Теперь в постель и дрыхни! Понял?
– Лезу, милый, лезу… Как не лезть? – бормотал фельдкурат. – Помнишь, как мы вместе учились в пятом классе и я за тебя писал работы по-греческому?.. У вас ведь вилла в Збраславе. Туда можно проехать пароходом по Влтаве. Знаете, что такое Влтава?
Швейк заставил его снять ботинки и раздеться. Фельдкурат подчинился, обратившись со словом протеста к невидимым слушателям.
– Видите, господа, – жаловался он шкафу и фикусу, – как со мной обращаются мои родственники!.. Не признаю никаких родственников! – вдруг решительно заявил он, ложась в постель. – Восстань против меня земля и небо, я и тогда отрекусь от них!
И в комнате раздался храп фельдкурата.
IV
К этому же периоду относится и визит Швейка на свою квартиру к своей старой служанке пани Мюллер. Швейк застал дома двоюродную сестру пани Мюллер, которая с плачем сообщила ему, что пани Мюллер была арестована в тот же вечер, когда отвезла Швейка на призыв. Старушку судил военный суд, и ввиду того, что ничего не было доказано, ее отвезли в концентрационный лагерь в Штейнгоф. От нее уже получено письмо. Швейк взял эту семейную реликвию и прочел:
«Милая Аннушка!
Нам здесь очень хорошо, и все мы здоровы. У соседки по койке сыпной, есть и черная. В остальном все в порядке. Еды у нас достаточно, и мы собираем на суп картофельную. Слышала я, что пан Швейк уже, так ты как-нибудь разузнай, где он лежит, чтобы после войны мы могли украсить его могилу. Забыла тебе сказать, что на чердаке в темном углу в ящике остался щеночек фокстерьер. Вот уже несколько недель, как он ничего не ел, – с той поры, как пришли меня. Я думаю, что уже поздно и песик уже отдал душу».
Весь лист пересекал розовый штемпель:
«Просмотрено цензурой. Императорский королевский концентрационный лагерь Штейнгоф».
– И действительно, песик был уже мертв! – всхлипывала двоюродная сестра пани Мюллер. – А комнату свою вы бы и не узнали. Там теперь живут портнихи. Они устроили у вас дамский салон. На стенах повсюду моды, и цветы на окнах.
Двоюродная сестра пани Мюллер никак не могла успокоиться. Всхлипывая и причитая, она наконец высказала опасение, что Швейк удрал с военной службы, а теперь хочет и на нее навлечь беду и погубить ее. И она заговорила с ним, как с прожженным авантюристом.