Неплохие условия, упомянутые Валентайном, представляли собой обычную комнату для слуг в любом подобном особняке – когда была жива моя сестра, в поместье ее мужа, Кинс-холле, были точно такие же. Широкая, но простая кровать, застеленная свежим льняным бельем, небольшой шкаф для хранения личных вещей, стул и стол и таз для умывания в углу – вот и вся мебель. На окнах висел светлый тюль, и я поморщился – ночью в комнате наверняка слишком светло. В последнее время у меня усилились головные боли, и свою спальню дома я завесил самыми плотными черными гардинами, сшитыми на заказ в нашем траурном ателье. Мой домашний призрак мистер Ч. М. Блэк по этому поводу сообщил, что я слишком рано начал превращать спальню в модный нынче саркофаг, а экономка миссис Раджани переживала, что воздух совсем перестанет попадать в комнату и я непременно заболею и умру, но я предпочел возмущению домочадцев сон без кошмаров, и пока меня все устраивало.

До нынешнего момента.

– Возможно, ночью нам и вовсе не придется спать, – словно уловив мои мысли, усмехнулся Валентайн. – Кто знает, что нас ждет.

– У вас уже есть план?

– Конечно. – Он поймал мой взгляд и широко улыбнулся. – Нам обещали ужин. Прозвучит гонг, и нам надо будет спуститься в кухню – как я понял, она находится здесь же, на первом этаже, и там есть что-то вроде столовой для слуг. В любом подобном месте слуги – глаза и уши дома, если хоть что-то произошло, они должны знать. Расспросим их.

– Вряд ли они вздумают раскрыть секреты хозяев посторонним гробовщикам, – криво усмехнулся я. – Если вообще из суеверия не испугаются разделить с нами стол. Вы же знаете, к нам относятся как к прокаженным.

Это было правдой – чем дальше от Лондона, тем сильнее демонизировали нашу профессию. Я не сомневался, что местные горничные настолько суеверны, что носят подношения маленькому народцу и верят в любые небылицы.

– А это уже зависит от нашего личного обаяния, – мягко ответил Валентайн. – И этого у нас с вами не отнять.

Валентайн ушел в свою спальню, а я снял пальто и шляпу, убрал их в шкаф и растянулся поперек кровати, глядя в потолок.

В оконные стекла стучал дождь, и я вдруг почувствовал, что очень устал. Все тело ныло от боли. В последнее время у нас было много дел – весна шла на убыль и уносила за собой все больше и больше лондонцев. Особенно тех бедолаг, чье здоровье надорвалось на тяжелой фабричной работе. Многие пережили зиму только чудом, и промозглая весна с легкостью добила их.

Нам приходилось хоронить бедолаг в общественном гробу. Неприятное занятие. К сожалению, гробы стоят дорого, и мы не можем позволить себе хоронить каждого бедняка в личном деревянном сюртуке – когда у них порой и при жизни сюртуков не водилось. И далеко не у каждой вдовы оказались деньги, припрятанные на похороны.

Тогда нам приходилось использовать общественный гроб, в котором мы доставляли тело, трясясь в вагоне третьего класса от вокзала Лондон Некрополис до Бруквудского кладбища, рыли там могилу на положенных шесть футов вниз и затем переворачивали гроб, отправляя покойника в последний путь в одном саване под рыдания вдовы и ребятишек. А потом тащили пустой гроб на себе обратно в бюро, и, скажу я вам, хороший дубовый гроб весит порядочно. А бедняки не могли позволить себе сопровождение и катафалк.

Такова работа гробовщика, и я не жаловался, понимая, что цены на смерть неизменно растут вместе с ценами на все остальное, но теперь, когда бесконечное таскание общественного гроба туда-сюда на время прекратилось, мне хотелось просто отдохнуть.