И тут он вновь подумал про Кабесуотер. Иногда, казалось, он вообще не думал ни о чем другом. Адам мало чем владел – владел по-настоящему, только он и никто другой, – но теперь и у него кое-что появилось: их сделка. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как он принес себя в жертву Кабесуотеру, чтобы пробудить силовую линию. Ритуал как таковой казался ему расплывчатым и нереальным, словно он наблюдал за происходящим на экране телевизора. Адам был полностью готов к жертвоприношению. Но он понятия не имел, каким образом ему в голову пришли те конкретные слова, которые он в конце концов сказал: «Я буду твоими руками. Я буду твоими глазами».

До сих пор ничего не произошло. И в чем-то это было еще хуже. Адам чувствовал себя как пациент с непонятным диагнозом.

Стоя в душе, он поскреб ногтем покрытую коричневым летним загаром кожу. След от ногтя сделался из белого красным, и, глядя на него, Адам вдруг понял, что вода, льющаяся сверху, выглядит как-то странно. Словно в замедленном действии. Он проследил взглядом струю воды и целую минуту наблюдал, как она льется из металлической головки душа. Мысли превратились в путаницу образов… прозрачные капли, повисшие на металле, и дождь, дрожащий на зеленых листьях…

Адам моргнул.

Ничего странного в воде он не видел. И никаких листьев. Нужно было поспать, пока он не натворил глупостей на работе.

Выключив воду, Адам – с ноющей спиной, плечами, душой – медленно вытерся и оделся. Он боялся (или надеялся), что Блу все-таки ушла, но, когда он, вытирая волосы насухо, открыл дверь ванной, то обнаружил, что она стояла в дверях и с кем-то бодро разговаривала.

В коридоре стояла приходская секретарша, с закудрявившимися от жары черными волосами. У нее, вероятно, было какое-то официальное название, известное только Ронану, «мирская сестра» или типа того, но Адам знал ее исключительно как миссис Рамирес. Она делала буквально всё, разве что не проводила службы.

В том числе приходила к Адаму забирать плату за комнату.

Когда он увидел ее, в животе у него всё сжалось. Адама мгновенно наполнила уверенность, что его последний чек не был принят к оплате. Сейчас миссис Рамирес скажет, что на счету недостаточно денег, и тогда Адаму придется напрячь все силы, чтобы чем-то заткнуть дыру, затем заплатить пеню, затем заплатить миссис Рамирес, и в следующем месяце он опять задолжает… бесконечный порочный круг дефицита.

Тонким голосом он спросил:

– Чем могу помочь, мэм?

Выражение лица женщины изменилось. Она сама не знала, как сказать то, что собиралась.

Адам крепче ухватился пальцами за косяк.

– Ох, милый, – произнесла миссис Рамирес, – да я насчет арендной платы за комнатку.

«Я больше не могу, – подумал Адам. – Больше не могу. Пожалуйста, я больше не выдержу».

– Нам теперь по-другому начисляют налоги, – начала миссис Рамирес. – На это здание. Сам знаешь, мы на тебе не наживаемся. Так что платить будешь соответственно. То есть на двести долларов меньше.

Адам услышал слова «двести долларов» и содрогнулся, а потом до него дошло остальное. Он решил, что ослышался.

– Меньше? В год?

– В месяц.

Блу восторженно выдохнула. А Адам, казалось, никак не мог усвоить, что ему внезапно снизили квартплату на две трети. Две тысячи четыреста долларов в год, которые вдруг освободились! Не успев скрыть одиозный местный акцент, он уточнил:

– А почему, вы сказали, квартплата изменилась?

– Такое теперь исчисление налога.

Миссис Рамирес засмеялась при виде подозрения на лице Адама.

– Обычно налоги меняются не в лучшую сторону, да?

Она подождала ответа, но он не знал, что сказать. Наконец Адам выговорил: