– А это там не маркиз Норвендский на другой платформе, в зелёном камзоле?

– Он самый. И весь клан Норвенд вместе с ним, – ответил Борис, хотя Кэтрин заметила, что на казни присутствуют только мужчины семьи. – Вся родня предателя должна наблюдать за его казнью. По правде говоря, они должны требовать смерти предателя, в противном случае они утратят свои титулы и земли.

Кэтрин хорошо знала законы.

– А что с их честью?

Борис фыркнул:

– Они пытаются цепляться за неё, но, если уж они не могут уследить за своими, им придётся побороться, чтобы сохранить своё положение при дворе.

– Честь и положение при дворе это одно и то же, – ответила Кэтрин.

Борис взглянул на сестру:

– Как я и сказал, они с трудом цепляются и за одно, и за другое. – Он отвернулся к противоположной платформе и добавил: – Как я погляжу, твой страж там, вместе с ними. Хорошо хоть он не надел форму.

Кэтрин не осмелилась это комментировать. Эмброуз действительно был без своей формы королевского гвардейца, но вот было ли это проявлением верности к королевской семье или же неуважения к ним? Принцесса знала, что у него своё понимание чести. Он говорил, что хочет поступать правильно, что хочет защищать Бригант и помочь вернуть величие страны – не ради себя, а ради помощи всем прозябающим в нищете жителям королевства.

Она заметила Эмброуза ещё когда занимала своё место. Тогда она заставила себя отвести взгляд, но теперь, когда Борис упомянул его, принцесса могла позволить посмотреть на него чуточку дольше. Его бело-золотистые в солнечном свете волосы были распущены и мягкими волнами спадали на лицо и плечи. Он был одет в чёрный камзол с кожаными ремнями и серебряными пряжками, чёрные брюки и сапоги. Его лицо было мрачным и бледным. Эмброуз уставился на палача и не обращал на Кэтрин никакого внимания.

Кэтрин смотрела на Эмброуза столько, сколько она могла смотреть на любого другого мужчину, затем заставила себя отвести взгляд. Но его образ остался с ней: его волосы, его плечи, его губы…

Из-за эшафота показалась вереница придворных. По тому, как они отступали назад и кланялись, было очевидно, что там идёт её отец. Сердце Кэтрин лихорадочно забилось. Она жила в уюте и безопасности, в крыле королевы, вместе со своей матерью и служанками, и неделями, а то и месяцами могла не видеть своего отца. Для Кэтрин, единственной дочери короля, его общество было редким и случайным событием.

Показался король. Он шёл быстрым шагом, его красно-чёрный дублет подчёркивал широкие плечи, его высокая шляпа добавляла ему роста. Кэтрин быстро вскочила на ноги и смиренно наклонила голову, присев в глубокий реверанс. Она находилась на платформе над королём, но её голова должна была быть ниже его. Каким бы высоким ни был её отец, ей пришлось изрядно изогнуться, чтобы оказаться ниже его. Кэтрин глубоко втянула живот, её бёдра напряглись в полуприседе. Корсет больно впился в талию. Девушка сосредоточилась на дискомфорте, зная, что переживёт его. Краешком глаза она видела короля. Отец запрыгнул на королевский помост, шагнул вперёд, и над увидевшей своего повелителя толпой разнёсся долгий, медленный клич: «Алоизий! Алоизий!»

Борис выпрямился, и Кэтрин, выждав два дополнительных удара сердца, тоже подняла голову. Король не двигался. Он оглядывал толпу и никак не показывал, что вообще заметил свою дочь. Затем он уселся рядом с Гарольдом, на его стуле за мгновение до этого появились красные подушки, призванные смягчить предстоящее королевскому седалищу бремя. Кэтрин выпрямилась, ощущая облегчение в желудке. Гарольд тоже выпрямился и на какое-то мгновение замешкался, застыв неподвижно, и только потом занял свое место, хотя Кэтрин не сомневалась, что её младший брат в восторге от того, что сидит по соседству с королём. Девушка дождалась, пока сядет Борис, затем разгладила юбку и снова заняла своё место.