Перевод А. Туфанова, 1924 г.

Когда три всадника в полдень обогнули излучину потока, перед ними открылась широкая, просторная долина. Прихотливо-извилистый каменистый овраг, вдоль которого они долго преследовали беглецов, перешел в широкий откос, и все трое одновременно съехали с тропинки и направились к маленькому пригорку, поросшему масличными деревьями; на пригорке они остановились: двое – впереди, и немного сзади их – третий всадник с серебряной наборной уздой.

Несколько мгновений они жадно пронизывали глазами огромное пространство внизу. Пустынное, оно уходило вдаль, только кое-где виднелись иссохшие терновые кусты, и еще дальше туманные намеки на какие-то, теперь уже пересохшие овраги уныло прорезывали желтую траву. Пурпурные дали сливались с голубоватыми склонами далеких холмов – холмов, быть может, зеленеющих, – а под ними, как будто невидимо поддерживаемые и висящие в лазури, высились горы со снежными вершинами, которые разрастались все шире и смелее к северо-западу, по мере того как бока долины сходились. И долина развертывалась к западу, заканчиваясь где-то под самым небом темным пятном, которое говорило, что там уже начинается лес. Но не к востоку или к западу были устремлены взоры всадников; они упорно смотрели вниз, в долину.

Первым нарушил молчание сухощавый человек со шрамом на губе.

– Нигде нет… – произнес он со вздохом разочарования. – Да что же: ведь у них был в распоряжении целый день.

– Они не подозревают, что мы преследуем их по горячим следам, – сказал маленький человек на белой лошади.

– Но ей-то уж следовало бы это знать, – промолвил предводитель с горечью, как будто говоря с самим собою.

– Они не могут уйти далеко – у них всего один мул. И весь сегодняшний день у девушки шла кровь из ноги…

Глаза всадника с серебряной уздечкой сверкнули гневом.

– Вы думаете, я этого не заметил? – огрызнулся он.

– Сказать это все-таки нелишне, – прошептал маленький человек про себя.

Сухощавый всадник со шрамом на губе безучастно таращил глаза и говорил:

– Они едва ли успели перейти долину, и, если мы будем ехать…

Он кинул взгляд на белую лошадь и замолчал.

– Чтоб черт побрал всех белых лошадей! – произнес всадник с серебряной уздечкой и повернулся, взглянул на белую лошадь.

Маленький человек, глядя куда-то между меланхолических ушей своей лошади, проговорил:

– Я сделал все, что мог.

А двое других снова некоторое время пристально смотрели в долину. Сухощавый провел по губе верхней частью кисти руки.

– Двинемся! – внезапно воскликнул человек с серебряной уздечкой; маленький всадник дернул за повод, за ним другие, и мелкая дробь лошадиных копыт посыпалась по примятой траве – кавалькада снова поскакала по следам беглецов.

Они осторожно пробирались вдоль длинного откоса и, наконец, миновав заросли кустов с сухими рогатыми ветками странной формы, попали в долину. Следы тут становились едва приметными: почва была сухая, бесплодная; только и была здесь опаленная мертвая трава, лежавшая по земле. И все-таки, прижавшись к шеям лошадей, напряженно вглядываясь, то и дело останавливаясь, эти белые всадники не теряли следа беглецов.

Попадались вытоптанные места, погнутые и сломанные былинки жесткой травы и опять как будто намеки на след ноги. Однажды предводитель заметил темное пятно крови там, где шла девушка-метиска. И при этом он шепотом назвал ее безумной.

Сухощавый всадник держался ближе к предводителю, а маленький, словно во сне, скакал на белой лошади позади. Так они молча ехали гуськом; всадник с серебряной уздечкой указывал путь. Спустя немного времени маленькому всаднику на белой лошади уже казалось, что во всем мире – полная тишина. Он очнулся от забытья. Если не считать позвякивания копыт и сбруи, вся огромная долина как будто охраняла эту задумчивую тишину живописной картины.