– Родился я в марте 1980 года в Ленинграде, извините, в Петербурге!

Я поднял глаза на старого фельдмаршала. Тот смотрел на меня широко открытыми глазами. Губы его дрожали:

– Когда?

– В 1980 году… – сказал я, сглотнув слюну.

– Значит, говоришь Ленинград. Интересно, интересно… – пальцы фельдмаршала выбивали барабанную дробь по столешнице.

Было видно, что старик борется с сильным волнением, наконец, он взял себя в руки и снова возвысил голос. – Ты меня, что тут дураком считаешь, чтобы на всякую ерунду отнимать время!

Рука его потянулась к колокольцу, впрочем, не слишком быстро.

– Но ведь вы читали письмо князя Багратиона! – почти выкрикнул я ему в лицо. – Ему-то вы верите! К тому же и я вас предупреждал!

– Ладно, ладно! – немного успокоился фельдмаршал, колоколец его, похоже, уже не интересовал. – Если ты все знаешь, то скажи мне, какое решение я принял сегодня утром?

Сопоставив число и месяц, я немного порылся в памяти:

– Если я не ошибаюсь, ваше сиятельство, то сегодня вы получили письмо государя императора с сожалением об оставлении Москвы. Доставил же письмо генерал-адъютант Волконский.

– Ну, это ерунда! Могли и адъютанты разболтать! – махнул рукой Кутузов. – Что еще?

– А еще третьего дня вы отдали секретный приказ соединить две западные армии в одну. Командующим этой армией вы назначили Барклая де Толли, а резервом, состоявшим из 3-го и 5-го корпусов и двух кавалерийских дивизий – генерала Милорадовича.

Лицо Кутузова напряглось, глаза превратились в две узкие щелки, которые, казалось, меня буравили.

– Однако Барклай подал рапорт об увольнении его из армии ввиду болезни, – продолжал я вываливать главнокомандующему багаж своих исторических знаний. – А потому, сегодня утром, вы удовлетворили его просьбу, и Барклай вот-вот уедет. Впрочем, об этом еще никто не догадывается. Командование же Западной армией вы, Михаил Илларионович, решили возложить на себя, но бумагу о своем решении отложили написать на завтрашнее утро.

– Да уж! – только и сказал фельдмаршал.

– Но самое удивительно ждет вас завтра после полудня!

– Что же именно? – насторожился фельдмаршал.

– Завтра Наполеон пришлет парламентера просить мира, причем это будет недавний посол в России генерал Лористон.

Кутузов сидел, смотря на меня, а я так же молча сидел напротив и смотрел на него. Наконец, старец встрепенулся:

– Ну, завтра проверим твое ясновидение, а сейчас рассказывай уж мне свою будущую жизнь!

И я начал рассказывать о себе, о своей службе, о Чечне, о праздновании 200-й годовщины Бородина, о том, как оказался в эпицентре сражения. Кутузов меня не перебивал. Периодически я поглядывал на фельдмаршала, оценивая, насколько он верит моим фантастическим бредням. Но лицо старика было непроницаемым и серьезным. Что-что, а владеть собой старый полководец, видимо, умел здорово. Несколько раз в приоткрывавшуюся дверь и в горницу с озабоченным видом заглядывали штабные генералы и адъютанты, но всякий раз Кутузов изгонял их не нетерпеливым жестом. За оконцем уже стало темнеть, когда фельдмаршал, наконец, меня прервал:

– На сегодня, думаю, достаточно! Теперь о твоей личной судьбе. Назначаю тебя своим адъютантом…нет, лучше офицером для особых поручений. В должность выступишь с завтрашнего утра. Предполагаю, что средств для жизни у тебя тоже нет, посему утром получишь оклад на три месяца вперед, так же подъемные и провизионные суммы. Я об этом тоже распоряжусь. Да и главное – о нашем разговоре никому ни полслова. Ступай!

Закрыв за собой дверь и очутившись в сенях, я сразу же обнаружил себя в окружении разгневанного штаба.