Однажды мексиканские пастухи, что работали у Блера, зарезали годовалую телку. Они настругали мясо так тонко, что через него все было видно. Эти простыни они развесили вокруг костра – издалека казалось, что сушится белье после стирки. Особенно если смотреть в темноте. Ребята всю ночь подкладывали в костер дрова и переворачивали мясо. Странная была картинка – красные занавески, а за ними шевелятся фигуры. Проснешься ночью и смотришь на эти кровавые шторы.

Это мясо будет пахнуть кедром, сказал Джон-Грейди.

Знаю.

В горах на юге завели свою песнь койоты. Ролинс потянулся к костру, сбросил туда пепел от сигареты, снова лег на спину.

Ты когда-нибудь думал о смерти? – спросил он.

Случалось. А ты?

И мне случалось. Как ты считаешь, существует рай?

Не знаю. Может, и существует… Но разве можно верить в рай, если не веришь в ад?

По-моему, можно верить во что угодно.

Ролинс кивнул и продолжил:

Как подумаешь, что с тобой может случиться в этом мире… Голова кругом идет.

Хочешь сказать, мы зря не веруем?

Нет… Но иногда я думаю, может, все-таки верить-то лучше, чем не верить.

Ты, часом, не собираешься меня бросить?

Я же сказал, что нет.

Джон-Грейди кивнул.

Слушай, а на оленьи кишки не прибежит пума?

Запросто.

Ты когда-нибудь видел пуму?

Нет. А ты?

Только мертвую, которую убил Джулиус Рамсей, когда охотился с собаками на Грейп-Крике. Говорит, залез на дерево и палкой спихнул ее вниз, чтобы ее собаки задрали…

Думаешь, он говорил правду?

Похоже, да. Хотя иной раз он и заливает…

Этот может, кивнул Джон-Грейди.

Снова завыли койоты, потом перестали и, немного помолчав, взялись выть с новой силой.

Думаешь, Бог приглядывает за людьми? – спросил Ролинс.

Похоже… А ты как считаешь?

Я тоже так думаю. Судя то тому, как в этом мире заведено… Кто-то чихнет в каком-нибудь Арканзасе, и оглянуться не успеешь, как повсюду пойдет резня. И вообще приключится черт-те что. Так что Всевышнему просто приходится за нами за всеми присматривать, иначе все давно уж полетело бы в тартарары.

Джон-Грейди кивнул.

Неужели эти сволочи его сцапали?

Ты про Блевинса?

Ну.

Не знаю. Но ты ведь, вроде как, мечтал от него избавиться?

Я не хочу, чтобы с ним беда приключилась.

Я тоже.

Думаешь, его и правда зовут Джимми Блевинс?

Кто его разберет.

Ночью их разбудили койоты. Джон-Грейди и Ролинс лежали и слушали, как те собрались у оленьих потрохов и дрались с дикими воплями, словно кошки.

Нет, ты только послушай, что они устроили, сказал Ролинс.

Он встал, добыл из костра головню и, гикнув, запустил ею в койотов. Те притихли. Ролинс подбросил хвороста в костер, перевернул мясо на жердях. Когда он лег и завернулся в одеяло, койоты принялись за старое.

Ехали на запад по гористой местности. Время от времени отрезали полоски копченой оленины, отправляли в рот, начинали жевать. Вскоре их пальцы почернели и засалились, и они то и дело вытирали их о конские гривы. Передавали друг другу фляжку с водой и отпускали одобрительные замечания насчет окрестностей. На юге гремела гроза, и небо там почернело от туч, которые медленно тащились, волоча за собой темные полосы дождя. Заночевали в горах, на каменистом выступе над долиной. По всему южному горизонту полыхали молнии, высвечивая на фоне черноты контуры далеких гор. Утром спустились на равнину. В низинах стояла вода. Напоили лошадей и сами напились воды, скопившейся в каменных кулуарах. Потом снова стали подниматься в горы, чувствуя, как постепенно их обволакивает прохлада. К вечеру, оказавшись на перевале, они наконец увидели ту самую сказочную страну, о которой рассказывал тогда мексиканец. В фиолетовой дымке виднелись роскошные пастбища. В багровом зареве под облаками к северу тянулся косяк гусей или уток, словно стая рыб в огненном море. Впереди, на равнине, в золотом ореоле пыли пастухи-вакерос гнали большое стадо коров.