И еще Ворошилов пишет художнику Бродскому, любимому ученику Репина:
«Меня больше всего тревожит белогвардейское окружение Репина.
Действуйте, как хотите, но так, чтобы И.Е. был перемещен к себе на родину».
Репин в свою очередь пишет Бродскому, что гордится перепиской с Ворошиловым, что завещает отдать его письма в музей. Потом к Репину в Куоккалу командировали его старого знакомого Корнея Ивановича Чуковского. Вернувшись в Москву, Чуковский сказал, что Репин в СССР не приедет. В Финскую войну, когда Красная армия проходила через Куоккалу, в руки НКВД попали дневники Репина. Там была запись: «Приезжал Чуковский уговаривать меня вернуться в Россию. Очень не советовал».
На самом деле Ворошилову и Сталину не стоило огорчаться, что Репин к ним не приехал и не вздумал написать их портреты. Иногда у Репина с портретами выходило нескладно, в том смысле что частенько в портретах его была зловещая сила. Кого напишет, в ближайшие же дни умирает. Написал Мусоргского – Мусоргский тотчас же умер. Написал Пирогова – Пирогов умер. Захотел написать Тютчева – Тютчев сразу заболел и скончался. Написал Гаршина – тот бросился в лестничный пролет. Наконец, Репин получил заказ на Столыпина. Едва только Репин закончил портрет, Столыпин уехал в Киев, где его сейчас же застрелили.
Он вообще был очень противоречивый человек, Илья Ефимович Репин. Вот он вспоминает:
«Сейчас приезжал ко мне один покупатель. Я его отговорил: „Дрянь картина, не стоит покупать“. Он и уехал».
«Боже мой, какая мерзость!» – писал он об одной из своих работ.
Или:
«Я раз зашел в лавку, мне говорят: „Не угодно ли репинский холст?“
А я говорю: „К черту“».
С женщинами тоже резок был. Сам признавался, что ему наскучивают долгие привязанности: достаточно года, два – слишком много.
По отношению к жене себя считал свободным, но ее продолжал ревновать. Особенно к сыну знаменитого художника Перова, который написал «Тройку» и «Последний кабак у заставы». При этом стыдился осуждения Крамского и особенно Третьякова.
Репинские привязанности отличались чрезвычайным разнообразием. Чаще всего это были светские дамы, которых он писал. Бывали жестокие страдания, как в случае, когда он влюбился в свою ученицу Званцеву, которая заставила его немедленно забыть баронессу Варвару Ивановну Икскуль.
Родственники баронессы Икскуль по мужу запечатлены Репиным на заседании Госсовета. Сама Варвара Ивановна, после того как ее бросил Репин, была писательницей, издателем с благословения самого Толстого. Она, поклонница Горького, вызволяла его из-под ареста. В годы Первой мировой войны ей было уже за шестьдесят, она организовывала лазареты, кормила неимущих, была сестрой милосердия непосредственно на поле боя. Награждена Георгиевским крестом.
Итак, после баронессы была Званцева. Ее Репин оставил ради княгини Марии Клавдиевны Тенишевой, которая была спонсором Дягилева. А Мария Клавдиевна, в свою очередь, уступила место Наталье Борисовне Нордман-Северовой, у которой и дача в Куоккале.
Чуковский, часто гостивший в Пенатах, пишет в дневнике: «Иду мимо дачи Репина, слышу, кто-то кричит на всю улицу: „Дрянь такая, пошла вон!” Это жена Репина кричит мадам Нордман. Увидела меня, устыдилась.
Дура и с затеями – какой-то Манилов в юбке. На зеркале, которое разбилось, она заставила Репина нарисовать канареек, чтобы скрыть трещину. Репин и канарейки! Это просто символ ее влияния на Репина. А вы бы посмотрели, какие у них клозеты! Даже будки собачьи Репин расписывал».
Илья Ефимович с Натальей Борисовной сперва увлекались вегетарианством, потом плотно занялись танцами.