«Игнат! Игнат, в укрытие!» – тщетно кричал ему старшина. Вместе с Быковым они всякий раз затаскивали ошалевшего Фомичева в блиндаж.

Мальчишки жались по стенкам окопов, неуклюже приседали, испуганно вбирая головы в плечи. Рота начала нести первые потери.

Позиции дивизии тонули в стене разрывов авиабомб и артиллерийских снарядов противника. В первый же день наступления немцам удалось вклиниться в советскую линию обороны. Как выяснилось потом, враг сосредоточил здесь до 500 единиц бронетехники. На участке прорыва немецкие танки и самоходки катились вперед, чуть ли не касаясь бортами друг друга. За ними на короткой дистанции следовали бронетранспортеры с пехотой. Их останавливали, подбивали, жгли, выводили из строя. Но от серой линии горизонта, где смыкались свинцовое небо и почерневший снег, появлялись все новые и новые. На второй день огневую завесу умело поставила наша артиллерия – по приказу командующего артиллерией фронта на направлении главного удара была создана артиллерийская группировка в составе полутора сотен орудий и минометов. Немцы ответили штурмовкой с воздуха. Советские воздушные армии бросили в бой сотни истребителей. В небе завязались ожесточенные бои. Перегруппировавшись, грязно-серые танки и самоходки снова полезли вперед. За горизонтом на западе в редкие минуты затишья грозно раздавались урчащие звуки новых танковых моторов.

«Опять поперли, – размазывал грязь по лицу Паша-Комбайнер. – Во дают эсэсы. И откуда здоровья столько?..»

Советские танки и механизированные соединения, действуя из засад, пытались воспрепятствовать продвижению эсэсовских бронемашин. Тщетно. На четвертый день сражения навстречу наступавшему противнику бросили самоходно-артиллерийскую бригаду и… зачем-то части гвардейского кавалерийского корпуса. К вечеру, уже обойденные немцами с двух сторон, солдаты дивизии Бутова уныло смотрели из окопов на поля слева и справа вокруг своих позиций. Там густо чадили сожженные советские самоходки. В вечернем сумраке бродили кони без седоков. Весь передний край был усеян трупами всадников и лошадей. Немцы, прорвавшись на флангах, стремительно продвигались на восток.

«На хрена кидали?!» – глядя на полегшую перед позициями стрелкового полка конницу, думал Марков.

Впрочем, времени на рассуждения у них не было. К ночи выяснилось, что большинство частей дивизии оказалось в окружении.

«Выручат! – решительно заявил на своем КП полковник Бутов. – Не сорок второй год. Занять круговую оборону».

Ночью пришел приказ – позиции удерживать любой ценой. Марков хотел отправить под прикрытием темноты раненых в медсанбат. Тех, кто нуждался в эвакуации, набралось уже более двух десятков. И примерно столько же уложили в ходах сообщения, прикрыв плащ-палатками – им медицинская помощь уже не понадобится. Еще несколько человек с легкими ранениями остались в строю. Выянилось, однако, что эвакуировать раненых некуда, поскольку никакого тыла нет – в полутора километрах у них за спиной уже снова немцы. Преследуя нашу отступающую пехоту, вражеские танки развивают свой прорыв на восток.

«Тогда пришлите фельдшера сюда, черт возьми!» – прикрикнул Марков на чумазого связного в завязанной у подбородка шапке-ушанке, поверх которой была надета съехавшая на сторону каска. Солдатик испуганно козырнул и, забрав наспех составленное капитаном донесение, написанное химическим карандашом на клочке бумаги, вылез на обратную сторону траншеи и исчез в сумерках. Раненых разместили в одном блиндаже. За ними ухаживала, как могла, третьи сутки не спавшая медсестра.