нас, таких, какие мы есть,
к губам времени подносят мгновенья.
Но придемся ль по вкусу?
Ни звук и ни свет
не проскользнут между нами,
и мы говорим:
О, стебли, ее стебли,
ночные стебли.
Aus Herzen und Hirnen
«Вот запылал огромный свод…»
Вот запылал огромный свод.
В нем звезды черные роятся,
прорыв ходы.
Как галька, затвердел
горящий лоб Овна,
и меж его рогов,
среди поющих завитков,
мозг, свертываясь сгустками,
как море сердца, прибывает.
Но отчего не убегает?
Вселенной больше нет,
и я несу тебя.
Grosse, gluhende wolbung
«Немой осенний запах…»
Немой осенний запах.
Цветок звезды не сломанным прошел
между обрывом и родной сторонкой
сквозь твою память.
Я неприкаянность
почувствовал так остро,
что показался себе живым.
Stumme Herbstgeruche
«.Каждый раз открываешь дверь..»
Каждый раз открываешь дверь
немного другим ключом.
В дом набился снег недомолвок.
От того, бьет ли кровь у тебя из глаза,
рта или уха, меняется ключ.
Меняется ключ, меняется слово.
Теперь на него могут налипнуть снежинки.
Ветер толкает тебя
и сминает в снежок слово и снег.
Mit wechselndem Schlussel
Ирландское
Позволь мне забраться
в копну твоих снов,
пропусти по тропинкам дремы,
разреши сре́зать торф поутру
с наклонностей сердца.
Irisch
«Вокруг горы жизни, исхоженной в бессоннице…»
Вокруг горы жизни, исхоженной в бессоннице —
потравленная несбывшимся
хлебная страна.
Ты берешь хлебный мякиш
и лепишь нам новые имена.
Этот мякиш хочу нащупать,
где бы я ни был —
у меня на каждом пальце
глаз, гладящий землю.
Из мякиша земли
хочу расти к тебе,
держа во рту зажженную
свечу голода.
Von Ungetraeumtem geaetzt
«Я пью вино из двух стаканов…»
Я пью вино из двух стаканов
и прорезаю зазубрины
цезур,
как тот, Другой,
в Пиндаре.
Господь дает нам
маленького праведника,
как камертон.
Из барабана лотереи
нам выпадает грош.
Ich trink Wein aus zwei Glaesern
«Утопи у себя…»
Утопи у себя
в локтевом сгибе
на всплеске
пульса,
укрой там,
на просторе
Sink mir weg aus der Armbeuge
«Еще тебя вижу…»
Еще тебя вижу:
дотрагиваюсь до эха
щупальцами слов
в могиле разлуки.
Легкий испуг у тебя на лице,
оно вспыхивает,
погруженное в меня —
туда, где мучительно
звучит Никогда.
Ich kann Dich noch sehn
Голубка белая
Голубка белая вспорхнула: теперь мне можно любить тебя.
В окне затихшем колышется едва заметно дверь,
и дерево шагнуло тихо в замершую комнату,
и ты так близко, словно ты не здесь.
Крупный цветок берешь ты из моей руки —
не белый, не красный и не голубой – но ты его берешь.
Где не было его, там он останется навеки.
Нас не было, мы в нем останемся.
Der Tauben weiseste
Как ты отмираешь внутри меня
в изношенный
центр дыхания
осколком
опять
вонзилась
жизнь
Wie du dich ausstirbst in mir
С испанского
Рамон Хименес
Федерико Гарсиа Лорка
Пабло Неруда
Рамон Хименес
(1881 – 1958)
«Я шел по тропе…»
Я шел по тропе,
в руках – полевые розы,
из-за горы
вставал рыжий месяц.
Ветерок приносил
свежий сумрак реки,
грустный голос лягушки,
как певучая флейта.
Над холмом
тосковала звезда.
Я шел по тропе.
В руках – полевые розы.
He venido por la senda
Федерико Гарсиа Лорка
(1898–1936)
Равнина
Оливковая роща,
как веер,
распахнется
и запахнется.
Низкое небо льет
тусклый дождь
холодных звезд.
Дрожь тростника
и полумрака
на берегу реки.
Зыбь в сером воздухе.
И столько клекота
в оливах!
Томится птичья стая,
покачивая в сумерках
длиннющими хвостами.
Paisaje
Сонет сладких жалоб
Боюсь, я потеряю это чудо:
глаза скульптуры, речи трепетанье —
и ночью чувствовать не буду
щекою розу твоего дыханья.
Сухим стволом маячу над рекою
и еле выношу я наказанье,
ведь ни цветка нет, ни плода, ни перегноя
для гусеницы моего страданья.
Ты крест мой, мой заветный клад.