Мельком я подумал, что вот уже бог знает сколько времени я не называл невестку домашним прозвищем Рилси. Интересно, заметила она или нет?

– А из-за чего вы поспорили? Из-за той убитой девушки? Терезы Лофтон?

– Почему ты так думаешь? Шон тебе что-нибудь говорил?

– Нет, я просто предположила. Шон только о ней и думал, и мне показалось, что ты, возможно, тоже. Вот и все.

– Послушай, Рили, тебе лучше бы… Ты не должна зацикливаться на своем горе. Постарайся думать о чем-нибудь хорошем, отвлечься.

– Это будет нелегко.

Я чуть не раскололся и не сказал ей, что у меня есть нечто, что могло бы облегчить ее боль, но сдержался. Слишком рано.

– Я понимаю, Рили, и, поверь, мне очень жаль… Эх, если бы я только знал, как тебе помочь.

Мы долго молчали. На том конце провода не слышно было вообще никаких звуков. Ни музыки, ни включенного телевизора. Интересно, что Рили делает дома одна?

– Мне сегодня звонила мама. Это ты рассказала ей о том, что я собираюсь сделать?

– Да. Мне показалось, она имеет право знать.

Я замолчал, не находя слов, чтобы поддержать разговор.

– Так что ты хотел, Джек? – спросила наконец Рили, первой прервав затянувшуюся паузу.

– Хотел задать один вопрос. Возможно, он покажется тебе неуместным, но все-таки… Скажи, полицейские показывали тебе перчатки Шона? Или, может, они их не вернули?

– Перчатки?

– Да. Те, что он надел в тот день.

– Нет, я их не видела. Меня никто о них не спрашивал.

– А какие перчатки были у Шона?

– Кожаные. А почему тебя это интересует?

– Просто так. У меня тут возникли кое-какие идеи. Если это к чему-нибудь меня приведет, я расскажу тебе позже. Кстати, какого они были цвета? Черного?

– Да, черной кожи. Насколько я помню, внутри они были на меху.

Ее описание вполне соответствовало перчаткам, которые я видел на фотографиях с места происшествия. Однако это еще ничего не доказывало. Просто один из пунктов, которые следовало проверить. Звено в цепи.

Мы проговорили еще несколько минут, и я спросил, не хочет ли она развеяться и поужинать сегодня вечером, поскольку мне все равно нужно в Боулдер. Рили отказалась, и на этом мы расстались. Я беспокоился за нее и надеялся, что мой звонок – просто беседа с живым человеком – поможет ей немного приободриться и почувствовать себя не такой одинокой. В конце концов я решил, что в любом случае загляну к невестке, как только покончу с остальными делами.

Проезжая по улицам Боулдера, я поглядывал на тяжелые снеговые тучи, которые начинали скапливаться над плоскими вершинами Железной гряды. Мое детство прошло здесь, и я прекрасно знал, как мало времени может потребоваться облакам, чтобы спуститься вниз и засыпать городок снегом. Мне оставалось только надеяться, что в багажнике редакционного «темпо» найдется комплект цепей, хотя особо рассчитывать на это не приходилось.

У Медвежьего озера я сразу увидел Пенну: стоя возле дверей сторожки, он беседовал о чем-то с группой туристов-лыжников, которые, видно, решили покататься в парке. Ожидая, пока он освободится, я выбрался из машины и подошел к озеру. С берега я увидел несколько мест, где снег был расчищен до самого льда. Что-то потянуло меня туда, я сделал несколько осторожных шагов и, приблизившись к одному такому участку, посмотрел сквозь черно-синий лед, пытаясь представить толщу воды под ним. На сердце сразу стало тяжело. Двадцать два года назад моя сестра провалилась здесь под лед и утонула. Совсем недавно мой брат застрелился в своей машине всего в пятидесяти футах от береговой линии. Разглядывая толстый, неподатливый лед, я вспомнил, как где-то слышал, что якобы некоторые озерные рыбы, вмерзшие в лед зимой, по весне оттаивают и выбираются из своего холодного плена.