– Я хочу добра тебе и всем вашим, ты же знаешь!

Марта не могла смотреть ему в лицо, когда он говорил.

– Тут может произойти такое, чего не сумею отвратить ни я, ни кто-либо другой. Потом, когда все уляжется, отец вернется и все пойдет по-старому. Мы найдем ему место и дело… Ты же знаешь, чем я ему обязан. Неужели я оставлю его! Но теперь он пусть уезжает. Если ты его любишь, уговори его.

Он испытующе вглядывался в ее помертвевшее лицо.

– А мама? Она не оставит его.

– Я достану пропуска им обоим.

– Я знаю: папе нужно было во Францию, у него там много разных дел.

– Пусть летит во Францию! – обрадованно сказал Пауль. – Он получит пропуск через Австрию.

– Как странно! – прошептала она, оглядываясь так, словно смотрела на все, что окружало ее, в последний раз. – Нужно уходить из дома… Не понимаю, как могла бы я уйти. Мне, чешке, уйти из Чехии?

– Ты чешка?! – в деланном ужасе Штризе всплеснул руками. – Сколько тебе твердить: забудь, забудь, забудь! Ты рождена немкой. Пойми свое предназначение, Марта. Пойми высокую миссию, которую возлагает на тебя наш великий народ и наш фюрер.

– Я не знаю его, я не хочу его знать, – в страхе прошептала она.

– Тебе дано стать проводником наших идей в этой стране, нашим передовым бойцом. Мы пойдем с тобой рядом.

– Я не могу! – крикнула она, сбрасывая его руку со своей. – Я не могу оттолкнуть папу!

– Человек нашей крови может все!

– Мой отец – чех.

– Забудь его, отрекись от него.

Она вытянула руки, защищаясь от его слов.

– Пауль!

– Иметь отца славянина! Это достойно жалости. Кровь твоя должна возмутиться. Я не был бы тут с тобой, если бы не знал, что ты можешь стать нашей, забыть свое чешское прошлое! – Он торжественно поднял руку. – Я верю: наше великое северное начало возьмет верх над тем низким, что вошло в тебя с кровью славянина.

Он постарался скрыть раздражение, когда Марта, покачав головой, сказала:

– Папа не бросит заводов.

– Он предпочтет, чтобы его вывезли на тачке?

– Он не верит тому, что немцы придут сюда.

– А кто им помешает? – спросил Штризе заносчиво.

– Русские. – Сказала – и сама испугалась.

Пауль смотрел на нее с удивлением.

– Кто распространяет такие сказки?

– Папа верит русским.

– Вот когда большевики повесят дядю Януша, он будет знать, как им верить! А они его непременно повесят, если придут сюда.

– Он им ничего не сделал.

– Он директор завода, инженер… Этого достаточно.

– Я поговорю с папой.

Он с облегчением рассмеялся.

– Пойми же, мне было бы легче сидеть спокойно, ни о чем не заботясь, но я люблю тебя!

Ей так хотелось верить этому…

Деревья проплывали в свете фар, ажурными золотыми башнями. Несмотря на холодную осень листва еще только начинала опадать. Лемке казалось, что густой аромат ее увядания проникает даже к нему в кабину автомобиля. Лемке любил осень, любил ее запах, любил эти глухие уголки Грюневальда. Но сейчас его внимание было сосредоточено на том, чтобы не пропустить условленное место встречи. Он напряженно следил за поворотами, в которых мог разобраться только человек, хорошо знающий эти места.

Перекрестки были донельзя похожи один на другой, и в Лемке уже несколько раз закрадывалось сомнение: не пропустил ли он тот перекресток, где следовало повернуть, чтобы выбраться в самую заброшенную часть леса?

Нет, этого не могло быть! Слишком долго он ждал этой встречи, слишком хотел ее, чтобы… Но снова червь сомнения заставлял его придерживать ход машины, чтобы дать себе время приглядеться к подробностям лесного пейзажа. Нет, он не ошибался! Рука уверенно повернула штурвал, и машина углубилась в узкую темную просеку.