– Представляю, как, доведя девочку до подъезда, ты врубил пятую… – залилась смехом Екатерина.

Под общий хохот Вернер открыл «Перцовку», и вскоре все дружно позабыли про дурное воспитание, про снежные хлопья за окном, про неизбежные крупные неприятности. Бодренько «усидели» бутылку, за ней – вторую, в которую чудесным образом трансформировалась пустая. Посудачили, потравили анекдоты, то есть наполнили пьянку глубоким смыслом. В семь с копейками Вернер заявил, что не прочь продолжить огорчать печень, но данная компания его утомила (а утром опять на эти же физиономии любоваться) и пойдет он искать другую. За Вернером разбрелись остальные. В восемь тридцать Максимов добрался до дому, загнал Маринку в детскую и погрузился в неопределенное ожидание. Дурные предчувствия отступали по всем фронтам. Телефон помалкивал. На лестничной клетке не наблюдалось потусторонней активности. В одиннадцать двадцать, плотно притворив дверь, он прослушал местные криминальные новости и, не отметив ничего значительного, завалился спать.

Ночь прошла на удивление спокойно. Все плохое и неясное кануло в пучину мутного сознания.

Утро огорошило, и не только Максимова – весь город! В мэрии еще не поняли, что началась зима. Ни одной снегоуборочной машины на улицах! А город между тем буквально утонул в снежном убранстве. Машины буксовали в сугробах, общественный транспорт прочно встал, пешеходы матерились, протаптывая тропинки в тротуарах, на которых еще вчера не было ни снежинки.

Но самое интересное, что на работу никто не опоздал. Олежка Лохматов столовой ложкой поглощал сгущенку (он где-то вычитал, что в одной маленькой баночке утрамбованы литр молока, двести граммов сахара и уйма полезных микробов). Екатерина не могла налюбоваться видом из окна. В особенное умиление ее приводила борьба пешеходов с сугробами. «Лошадью ходи, лошадью», – бормотала она непонятно кому, сплющив симпатичный носик о стекло. В девять часов и тридцать секунд, напевая под нос, что и утром все не так, нет того веселья, завалился Вернер, окруженный загадочным романтическим флером и вчерашним перегаром. Побродив в приемной вокруг Любаши, отыскал кабинет, плюхнулся за стол и со словами, что минералка по утрам не роскошь, а средство передвижения, извлек из сумки ополовиненную бутылку «Карачинской» и играючи с ней расправился. Судя по довольной физиономии, прошедшей ночью он перепробовал все грехи (возможно, кроме убийства).

– Новый испепеляющий роман? – завистливо покосилась на него Екатерина.

– Да, – горделиво кивнул Вернер, – практически «Ирония судьбы». Только в баню не ходили.

– Ужас! – покачала головой Екатерина. – Я воспитывалась в обстановке жуткого пуританства, мне такое не осилить. Кстати, Шурик, знаю новое средство от похмелья – «Красный глаз» называется. Пиво пополам с томатным соком…

Вернер сдавленно закашлялся, схватился за горло и убежал в приемную – обсуждать с Любашей современные модные тенденции. Екатерина удовлетворенно тряхнула головкой – одного «сделала».

– Кстати, коллеги, – облизал столовую ложку Лохматов, – вы никогда не задумывались над тем, что мы видим? Я имею в виду вопиющую разницу между тем, что происходит на самом деле, и тем, как мы это воспринимаем. А ведь самое заурядное событие может в реальности оказаться совсем не таким, каким мы его видим. Вот взять, например, тюленя и русалку. Определенные сходства у этих «товарищей», безусловно, имеются… – Олежка замолчал и задумчиво уставился на донышко вылизанной банки.

– А зачем ты это сказал? – сглотнув, поинтересовалась Екатерина. Максимов поймал ее настороженный взгляд.