Наши сразу затихают.

– У нее, оказывается, есть дочка. Как мы возрастом. И эта коряга шантажом заставила Платона взять ее к нам. В наш класс. Бесплатно. Прикиньте, ушлая какая? Судом грозилась. И теперь дочурка этой убогой будет учиться с нами, сидеть с нами, блин… есть с нами…

– Они там совсем с ума посходили? – возмущается Яна. – Мы платим бабки за то, чтобы не учиться в этих бомжатниках. Так они решили сделать бомжатник у нас? И что, никто не против?

– Мы – против, но нас как бы не особо спрашивают. Папа вообще разорался…

– И когда это чудо к нам заявится?

– Уже завтра! – восклицает Сонька и переводит обеспокоенный взгляд на меня. – Стас, ну что ты молчишь? Она не должна у нас учиться. Не должна!

– Значит, не будет, – пожимаю я плечами.

– Как?

– Сама уйдет. Сбежит. И месяца не продержится.

Сонька несколько секунд смотрит на меня, соображая, потом удовлетворенно улыбается в ответ.

– Мне уже жалко эту дурочку, – вздыхает Алка. – Но она сама виновата. Пусть спасибо скажет своей убогой мамаше.

– Слушайте, а это даже забавно будет, – хмыкнув, изрекает Влад. – Что-то новенькое… типа охоты, а?

– Так она уже завтра придет? – уточняет Яна. – Тогда устроим ей незабываемую встречу?

– Непременно, – подмигиваю я ей.

_________

* катка - на молодежном сленге прохождение игры.

8. 8. Женя Гордеева

– Женька, нафига тебе эта мажорская школа? – чуть не плачет Леська. Леся Кудряшова. Мы с ней дружим со второго класса.

– И правда, Женька, что за бред – переводиться за девять месяцев до выпускного? – подхватывает Юрка Осокин и косится на Дэна.

Мы почти всем классом сидим на длинной скамейке возле школы. То есть, мы, девочки, сидим, а наши парни стоят полукругом рядом.

Наши уговаривают меня остаться. Даже Олег Хоржа́н, наш компьютерный гений, из которого обычно слова не вытянуть, тоже подхватывает:

– В самом деле, Жень, с чего ты вдруг решила перевестись? Зачем? Оставайся…

Единственный, кто молчит, это Дэн. Денис Субботин. Взирает на меня исподлобья, как на предательницу, и ни слова, ни полслова за целый день. Когда я сегодня утром сказала, что перевожусь в Измайловскую гимназию, он будто заледенел и до сих пор не оттаял.

Остальные сначала не поверили. Еще бы. Я могла с тем же успехом сказать, что отправляюсь на Луну.

Потом на географию, минут за пять до звонка, явилась Ольга Васильевна, наша классная. Сообщила, что завтра мы дежурим по школе вместо 10 «В», ну и заодно толкнула короткую речь: типа, вот узнала новость, расстроилась, но безмерно рада за Женю Гордееву, ведь это такие перспективы…

Наши сразу вскинулись: значит, это правда? Правда? Но как?!

Я лишь загадочно улыбалась. Но на самом деле – это лишь хорошая мина при плохой игре. Как же я не хочу никуда уходить! До слез. Не хочу расставаться с нашими, с Леськой, с Дэном. Кто бы знал, как я уже ненавижу эту Измайловскую гимназию и всех, кто там учится. Но я же не успокоюсь, пока не выясню, кто тот подонок, который издевался над мамой, я себя знаю.

И сейчас я с тоской оглядываю родной школьный двор, пожухлые тополя и крохотные елочки, которые мы высаживали в позапрошлом году. Нащупываю пальцами на скамейке возле самого бедра знакомые неровности – вырезанные ножичком буквы Ж+Д. Это вырезал Дэн, кажется, года два назад. Улыбаюсь ему виновато, но он еще больше мрачнеет и отворачивается.

– Реально, Женька, что ты там забыла? – спрашивает Вадик Шмелев. – Там же одни ушлепки охреневшие учатся. И вообще ничего особого там нет. Одни тупые понты. За эти понты они и платят… сколько? Лям в год?