– Не сказал бы. У него не поставлен удар.

– То, что он напал на вас, – ваша вина. Вы его напугали. С чего вы решили вломиться в кабинет, если было приказано ждать снаружи? Впрочем, это небольшое происшествие может пойти нам на пользу. Слухи распространяются быстро, и стычка с Леманом упрочит вашу репутацию.

– Раз уж мы заговорили об этом, расставим точки над «и»: я не подчиняюсь женским приказам, и мисс Перл не станет исключением.

– Я плачу вам достаточно, Митчелл, чтобы вы делали то, что я скажу.

– То, что скажете вы, но не женщина. Если вас это не устраивает, я увольняюсь.

Он молчал, я продолжал крутить баранку. Сила и скорость – вот что его впечатляет, и здесь я в своей стихии, черта с два он теперь захочет меня лишиться.

– Что ж, я поговорю с Эмми. Сомневаюсь, что будет так же просто договориться с моей женой.

Значит, он женат. Вероятно, на такой же расплывшейся клуше, как Эмми.

– Не рассказывайте моей жене о стычке с Леманом. Драки действуют ей на нервы. И не упоминайте о деньгах, которые я вам плачу. Я не говорил ей, что собираюсь нанять телохранителя. Она считает, что я трясусь из-за пустяков, а эти письма – чей-то розыгрыш. Если она спросит, скажите, что ваше жалованье – два фунта в неделю.

Вот оно как. Либо он не хочет, чтобы жена знала о размере его состояния, либо попросту боится ее.

Мы петляли по проселочной дороге, ведущей из Бовингдона в Чешам, когда он заговорил вновь:

– Я не хочу, чтоб вы болтали о моих делах, Митчелл. Если кто-то попытается что-то выведать, помалкивайте. Все, что происходит в офисе, – не для посторонних глаз. Я плачу десять фунтов в неделю не за технику вождения, а за то, чтобы вы держали язык за зубами.

– Буду нем как рыба.

Свет фар выхватил из темноты окрашенные белой краской ворота.

– Приехали.

Я выскочил из машины, чтобы открыть ворота, и огляделся. Ни единого огонька не светилось в чернильной мгле ночи, только скрипели над головой невидимые ветви деревьев и дорожный гравий отливал ртутью в призрачном свете фар.

– Отгоните машину в гараж и заходите в дом.

Он растворился во мраке.

Я развернул машину, и фары осветили уродливый двухэтажный грегорианский особняк, отделанный белой штукатуркой, и крыльцо со скоморошьей фигуркой Зарека, склонившейся над дверным замком.

К тому времени как я управился с «остином», в доме зажгли огни; электрический свет сочился сквозь бреши занавешенных окон, извергался из разверстого зева парадного входа.

Торопиться не хотелось: пусть Зарек выясняет отношения с женой без меня.

Мои глаза постепенно привыкали к потемкам: из темной мути проступил силуэт огромного амбара, какие-то пристройки поменьше жались к его бокам, как цыплята к наседке. Гараж располагался почти у самых ворот, позволяя держать в поле зрения сразу и двор с хозяйственными пристройками, и парадное крыльцо.

Я подхватил чемодан, перебросил через плечо рюкзак и направился к дому. Сразу за дверью находилась квадратная прихожая с небольшим столиком, виндзорским стулом, вешалкой и кокосовой циновкой на полу.

Едва я переступил порог, из внутренних комнат со смущенной ухмылкой появился Зарек:

– Пойдемте, я покажу вашу комнату.

Мы поднялись по лестнице, покрытой такой же кокосовой циновкой, и оказались в узком коридоре с рядом дверей. Я насчитал четыре, прежде чем мы остановились у самой последней, в тупике.

– Шикарной ее, конечно, не назовешь, – пожал плечами Зарек.

Это было мягко сказано. Крохотная конурка, львиную долю которой занимала железная кровать у окна, сосновый сундук у изголовья и плетеная табуретка – этим ее убранство и ограничивалось. Втиснуть туда еще что-нибудь было бы затруднительно.