Гэри Графман, один из тех, кого в CAMI называли «выдающимися молодыми американскими пианистами» (ВМ АП), говорил, что девизом этой фирмы могли бы стать слова «подождем и посмотрим, утонет он или выплывет»[174]. Наверное, в качестве бизнес-модели для тестирования рынка новых товаров эта схема была бы разумной, но для формирования уверенности в себе у тонко чувствующих артистов она явно не подходила.

Билл Джадд был идеалистом от бизнеса и, несомненно, по-своему стремился построить карьеру Вана. После ее бурного начала Джадд специально переместил Вана на ступеньку ниже, чтобы дать ему время на изучение рынка и оградить от критиков, например от Клаудии Кэссиди из Chicago Tribunes, известной как Язва Кэссиди. Тем не менее сам Ван был убежден, что готов к большему, и со временем начал чувствовать себя нелюбимым и нежеланным. Вану казалось, что его обошел его одноклассник Джон Браунинг: после того как в 1954 году он получил премию Steinway Centennial Award и со второй попытки выиграл в 1955 году Конкурс имени Левентритта, он уже совершил поездку по Европе и подписал контракт на запись пластинки…

Все друзья Вана отмечали, что в это время он выглядел расстроенным, смущенным и даже подавленным. Он часами разговаривал с ними по телефону, пытаясь понять, в чем же корни его проблем и что с теперь с ними делать. Точно так же, часами, он кружил по своей мрачной квартире, доводя себя до полного изнеможения. Однажды Нола Роуз, знакомая Вана по церкви, встретила его в парке Риверсайд. Ван сидел на берегу реки, сняв рубашку. «Ты посмотри, какой я белый», – заявил он ей, недовольно морща нос. В это время по реке проходил прогулочный катер. «Хочу такой катер! – воскликнул он, а потом с грустью добавил: – Я, кажется, хочу все. Хочу путешествовать, хочу помогать родителям, хочу стать действительно великим музыкантом, хочу везде побывать, все видеть, все знать!

Но посмотри на меня: вот я сижу здесь – и что? Даже не ездил никуда!» Нола заверила его, что вера и упорный труд принесут ему все, что он хочет, и Ван побежал домой репетировать [VCL, 82].

Когда приближалось время концерта, он буквально приковывал себя к клавишам, но репетиции между концертами считал бессмысленными, не видел никакого резона в упражнениях и предпочитал проводить время с друзьями в кино. Рилдия Би даже начала звонить его приятелям из Килгора, умоляя их проследить за тем, чтобы он готовился к выступлениям.

Скоро к менеджерам Вана Клиберна начала просачиваться информация о том, что его концерты проходят сумбурно. Ему самому положение вещей стало понятно в тот день, когда он, двигаясь по 57-й улице, увидел двух менеджеров из CAMI, которые шли ему навстречу. Заметив Вана, они внезапно перешли на другую сторону[175]…

«Нельзя просто сидеть у дороги и молиться, – учили его родители Лиз. – Поезд от этого не остановится. Отпускай хлеб твой по водам[176]». Как человек верующий Ван должен был отдавать церкви 10 процентов своего заработка, но он отдавал больше 20 процентов. Однажды в том же году он играл на органе «Реквием», когда инструмент внезапно захрипел и сломался. Пока хор продолжал петь без сопровождения, Ван сбегал вниз, исправил неполадку и снова поднялся наверх; все это транслировалось по радио в прямом эфире. После этого он перешел через дорогу, в Steinway Hall, и купил церкви новый концертный рояль. Даже с его скидкой исполнителя инструмент стоил столько же, сколько желанный кабриолет «Кадиллак», и Ван был вынужден взять кредит в банке. Ничего не говоря родителям, он накопил долг в размере семи тысяч долларов, что по тем временам было большой суммой, и был вынужден вносить большие ежемесячные платежи. На фоне постоянного беспокойства Ван начал страдать от острых болей в желудке. А потом к нему вернулся его детский недуг: однажды поздно ночью у него пошла носом кровь, которую не удавалось остановить несколько часов, и в конце концов он в панике разбудил своих друзей и позвал их на помощь.