Усилием воли отогнав досужие мысли, Опалин повернулся и зашагал к сторожке. В конце концов, он приехал сюда не мечтать, а заниматься делом.

Сторож усадьбы, превращенной в школу, оказался бледным малым неопределенного возраста, заросшим клочковатой русой бородой. Звали его Алексей Свешников. Он рассказал, что раньше выполнял разные работы в Дроздово, потом перебирался в город на заработки, снова возвращался и в конце концов с позапрошлого года осел тут. Также он уверял, что привидения шатались в усадьбе и раньше, потому что в войну там устроили больницу, в которой от тифа и прочих болезней умерли десятки, если не сотни человек.

– Я тебе так скажу: больница – одно название, – говорил Алексей, морща лоб. Его отличала медлительная речь, и каждое слово он произносил, словно вбивая гвоздь. – Больных туда просто привозили, понимаешь… А лекарств не было. Ничего не было. Лидия Константиновна была вместо сестры милосердия, пока сама не заболела…

– А как же врачи? – пробормотал Опалин.

– Врачи? Да ты что… Ну, прислали из уезда одного. Он только посмотрел, махнул рукой и обратно запросился…

– А Виноградов, который нынешний доктор? Он тут когда появился?

Сторож задумался.

– В этом году или раньше? – решил ускорить процесс Опалин, который видел, что его собеседник завяз в дебрях памяти и никак не может сориентироваться.

– Нет. Ты меня не сбивай… Кажись, после смерти Ленина он приехал. Точно. Вот тогда.

– А что он за человек вообще?

– Человек? Да так… Городской. Жена к нему приезжала одно время, потом развелась. Надоело мне, говорит, свинство это. – Алексей усмехнулся и покрутил головой. – Она в туфлях ходила. Какие туфли в деревне, сам понимаешь…

За печкой затрещал сверчок.

– Отец мой был тут сторожем, – сказал Алексей. – А я, знаешь, решил: у меня все будет иначе. В сторожа не пойду. И что? – Он усмехнулся. – Что большевики о судьбе говорят? Есть судьба, али нет?

– Каждый сам хозяин своей судьбы, – убежденно ответил Иван.

– Да ну! – Сторож криво усмехнулся. – У меня три брата было. Все на фронте полегли. В ымперлитическую войну. – Он не справился со словом «империалистическая» и перекорежил его так, что Опалин поморщился. – Что они в своей жизни решали? Да ничего. На меня посмотри: что я решаю? Стерегу усадьбу эту проклятую, копаюсь на огороде, слежу за машиной на плотине, за лошадью, вожу Лидию или учителя, куда скажут. Теперь вот призрак этот окаянный… Тьфу!

– А лошадь что, болеет? – спросил Опалин, вспомнив разговор на станции.

– Не. Игнат, сволочь, плохо ее подковал.

– Игнат – это кузнец?

– Он. Ты знаешь, он к Лидии сватался. Много лет назад, а она ему отказала. Так он до сих пор помнит, и не упустит случая напакостить.

– Ладно, хватит про Игната, – решился Опалин. – Ты лучше про призрака расскажи.

– А что про него рассказывать? – Сторож явно занервничал. Сверчок заскрипел еще громче.

– Ты его видел?

– Один раз. Мне хватило.

– Опиши.

– Как его описать-то? Белый и колышется в воздухе. Вместо головы – череп.

– Череп, значит?

– Угу. Ты в него тоже палить собираешься, что ли? Как этот, который до тебя приезжал?

– Думаешь, не стоит? – серьезно спросил Иван.

– Ну попробуй, если смелый, – ответил Алексей со вздохом. – Только на меня не рассчитывай: я с призраком связываться не буду. Братья мои померли, а я еще пожить хочу.

– Почему ты один дом стережешь, без собаки?

– Была у меня собака. – На лицо сторожа набежала тень. – Убили ее.

– Кто убил-то?

– Кто-то из местных. Сад видел? Там черешни растут, яблони. Ничего толком не поспевает, их зелеными обдирают.