От воспоминаний Сашку отвлек странный шум впереди, одновременно напоминавший гусиное гоготание и искаженный журавлиный крик. «На два часа!» – раздался громкий шепот в наушнике. Цепь разомкнулась, бойцы рассредоточились, не выпуская из виду обозначенное направление. Александр шагнул за широкий дубовый ствол, достал бинокль, осторожно выглянул, направляя оптику чуть правее их прежнего маршрута. Сквозь поредевшие листья проступила полянка, на которой и происходила та самая непонятная возня, производившая шум.

Всмотревшись, Сашка чуть не выронил прибор, до того тошнотворная предстала его глазам картинка. Посреди поляны валялся дохлый зверь. Может, медведь, может, волк небывалых размеров. Но не это было главным. На звериной туше сидела огромная уродливая птица, выдирала куски тухлого мяса и с видимым удовольствием их пожирала. В десятикратном увеличении были отлично видны детали – мощные крылья с обломанными, неровными перьями, хищный клюв, рвущий плоть, бурые капли, разлетающиеся в разные стороны. Кровавое пиршество сопровождалось шумом и тем самым жутким клекотом, эхом разносившимся по лесу. Сама птица, если верить глазам, была размером с теленка. Внезапно на полянку спикировала похожая крылатая падальщица, только чуть меньше. Началась битва за еду. Птицы взлетали, выставляли когтистые лапы, не давая подступиться к добыче, долбили друг друга клювами, словно клинками. Клекот сменился гортанными криками и шипением. Наконец одна из дерущихся особей пропустила сокрушительный удар в горло и рухнула, дергая кривыми лапами и истекая кровью. Победительница невозмутимо продолжила свой обед, косясь на подыхающую товарку. «И ее тоже потом сожрет», – в ужасе подумал Сашка. Он огляделся, выискивая товарищей. Увидел Николая, замершего с биноклем неподалеку. Словно почувствовав взгляд, Белов оторвался от созерцания неприглядной картины, опустил руки. Затем схватился за живот, скрючился, и его начало судорожно выворачивать на кусты черники. Александр несколько раз глубоко вздохнул, борясь с тошнотой, сделал несколько шагов к напарнику. Раздалась негромкая команда: «Продолжаем движение, обходим поляну справа». Николай увидел приближающегося Сашку, кивнул успокаивающе – мол, все в порядке, и они осторожно двинулись за отрядом, вновь выстраиваясь в живую цепь.

«Нет там никакой радиации! Там такая зараза сидит, что по сравнению с ней Чернобыль курортом кажется!» – гремел тогда Пашка на весь дом, разливая по рюмкам вторую бутылку.

Дверь Александру открыла Ира. Выглядела она осунувшейся, какой-то уставшей, опустошенной. Почему-то совсем не удивилась его визиту, вяло махнула рукой, мол, проходи. Сашка вдруг почувствовал жалость. Не остатки любви, тут ничего не шевельнулось даже, именно жалость, как к другу, к близкому когда-то человеку. Что происходит? Что случилось с веселой, отчаянной, уверенной в себе Иркой? В коридор вышел Павел. На экране не была заметна ранняя седина на висках, глубокий шрам над левой бровью. Хотя это был все равно прежний Пашка – широкоплечий, с каменными мускулами, настоящий русский богатырь. Сначала неловко пожали друг другу руки, потом обнялись. После этого напряжение отпустило. Стало проще, будто вернулись юность и утраченная дружба.

Сашка тогда здорово удивился своим ощущениям. Он боялся этой встречи, шел после долгих раздумий и сомнений. Но тут вдруг почувствовал, что все прошлое, горькое, разделяющее, куда-то исчезло, растворилось. Может, потому, что, глядя на Ирину, он теперь не испытывал трепета, болезненной привязанности. Эх, если бы он еще тогда понял, что кипело в нем по большей части уязвленное самолюбие, эгоизм, мать его, желание быть первым и единственным! А понял бы – любовь смогла бы и потесниться, уступив место благородству и дружбе.