Он помолчал, соображая – а не отправиться ли с архаровцами самому. Вроде не полагалось – тех двух-трех налетчиков, что привезут к Марфе награбленное, могли взять и без него, однако…

– Взять голубчиков живьем, – добавил он. – Как пойдут от Марфы прочь. Тимофей, ты за старшего. У тебя все есть – и ружья, и сани, чтоб при нужде догнать. Упустите – с тебя спрос. Пошли вон все…

Архаровцы вымелись из кабинета.

За окном была тревожная зима. Слыханое ли дело – и в медленном густом снегопаде была какая-то опасная неторопливость. Он застилал заоконный мир, не давая разглядеть даже купола церквей, не то что лица прохожих. Архаров подошел к печке погреть руки. Он устал от кабинета, устал от долгих и умных разговоров с Волконским, устал от напряжения, которое волей-неволей срывал на своих. Волконскому хорошо – старец, одна голова у него и осталась, а архаровское тело измаялось, взывало – пошевелиться-то дайте! А попробуй пошевелись – в другой раз не промахнутся…

Архаров медленно сжал кулаки. Вспомнил конфузию – как шлепнулся, как его из рыхлого снега поднимали. А все треклятые валенки! Слишком рано стал себя беречь, холить и лелеять ноги, не допуская к ним холода. Нет, подумал он, не дело – еще и тридцати двух нет… в армию, что ли, попроситься? Там-то с тельца жирок сгонят!

Вспомнил сухощавого верткого Александра Васильевича. В армию!.. Да кто отпустит?..

И тут же по необъяснимому зигзагу мысли вспомнил Дуньку – как живую, вспомнил ее смех, и как задремала, подвалившись под бочок…

А вот когда от Дуньки ловкая мысль сделала вольт и переметнулась на совсем другое женское лицо, Архаров уже весь подобрался и сказал: не-ет, матушка, давай-ка на попятный! Нечего тебе в тех эмпиреях болтаться.

Вздумав изгнать из себя тоску самыми решительными мерами, он вышел из кабинета – послать кого-нибудь на Пречистенку за полушубком. И тут же нос к носу столкнулся с Федькой.

– Ваша милость, никого их там нет! – выпалил Федька. – Они как с лета уехали, так не возвращались, а соседи сказывали, будто не в Киев вовсе!..

– Кто? Кого нет?! – спросил недовольный Архаров. – Где тебя, черта, носило?!

– Я к госпоже Шестуновой… на Воздвиженку, извозчика брал… Сказывали, они в Киев собирались, и оттуда – к теплому морю… так нет же…

Федька тяжело дышал, как будто с Лубянки на Воздвиженку и обратно бегом несся. И смотрел – глаза в глаза, подчиненному так неотрывно таращиться на свое начальство не положено.

– Кондратий тебя там с батогами дожидается, – полушутя пригрозил Архаров, но Федька словно не слышал.

– Ваша милость, коли они не к морю отправились, так куда ж?..

Архаров понял – теперь этого орла хоть под батоги клади, хоть на дыбу вздергивай, боли не почувствует. Экое служебное рвение, подумал он, самовольно помчался разбираться, где хозяйка медальона! И в который уж раз за эту зиму поймал себя на зависти – ему так мчаться, лететь, тяжело дышать от нетерпения уже, поди, не дано…

– Вот ведь дурень, – рассудительно сказал Федьке Архаров. – Война там, чего им туда ездить. Я чай, поехали в Санкт-Петербург, там сели на корабль, поплыли во Францию, оттуда в Италию…

Федька задумался.

– Стало быть, портрет у господина Тучкова остался? – спросил он.

– Ступай к Тимофею, он тебе дело даст. Он сегодня за главного, – ответил Архаров и, внезапно остыв, вернулся в кабинет.

Что, в самом деле, означал этот медальон среди грабительского дувана?

Если разгильдяй Тучков вернул его, как собирался, старой княжне и ее воспитаннице – то каким чертом он оказался на Стромынке? Опять же, если вышеупомянутый Тучков зачем-то оставил его себе, никому про то не доложив, – как безделушка попала в дуван налетчиков? Тучков-то из Москвы поехал в Санкт-Петербург…