***

Мальчика, которого нашла на подоконнике, Хильда назвала Сигурдом, как звали её старшего брата, погибшего в морском бою. Волосы у него были светлые, как пшеница, и блестели на солнце, как настоящее золото. Рос он крепким и крупным малышом, никому из сверстников не уступал ни в забавах, ни в борьбе – напротив, был он сильнее их всех и первым взял в руки настоящий меч.

Отец не мог нарадоваться сыну, рождённому от первой и любимой жены – тем более, что с того, как и обещала старуха-колдунья, Хильда рожала едва не каждый год. Так вскоре у Сигурда появились братья Оран и Скафон. Был у всех троих и старший брат, рождённый от наложницы – тот, кого звали Вирмом. С рождением законного сына, Олаф перестал уделять ему так много внимания, как раньше, но, скрепя сердце, Вирм принял это как данность. Все четверо братьев росли вместе, вместе учились искусству боя и стихосложения и редко разделяли друг друга по возрасту или вспоминали, что не у всех у них одна мать.

И всё же с раннего детства Сигурд немного отличался от других.

Вначале его невзлюбили собаки. Едва завидев вдалеке сына ярла, они начинали лаять и так рвались в бой, что не всегда их удерживала цепь.

Так Сигурд пролил кровь в первый раз. Когда ему было шесть, цепь соседского пса не выдержала, пёс рванулся к мальчишке и тот, недолго думая, запустил в него камнем. Сигурд метал камни без промаха, и пёс тут же упал замертво. А Сигурд подошёл к нему и долго стоял, молча наблюдая, как льётся из расколотого черепа кровь.

Когда братьям отец привёз первых скакунов, оказалось, что лошади так же не подпускают Сигурда к себе. Только жестокостью и кнутом заставил он подчиниться свою кобылу, но так и впредь среди всех четырёх лошадей, она оставалась самой зашуганной и нелюдимой.

Нелюдимым становился и сам Сигурд. Он по-прежнему легко справлялся с братьями в любой игре, но куда чаще теперь сидел в одиночестве, глядя, как бьётся о берег суровое северное море. Там, далеко на севере, где нависали над горизонтом низкие серые тучи и стучал по стальной глади океана бесконечный дождь, Сигурду временами чудились всполохи, не похожие ни на что, что он видел на суше. Эти всполохи притягивали его, и Сигурд не мог дождаться дня, когда отец позволит ему построить драккар и отправиться туда.

Всё больше становилась пропасть, отделявшая его от братьев, и хотя, став подростками, они по-прежнему охотились вместе, всё явственней становилось, что у каждого из четверых душа лежит к чему-то своему.

Вирм, как и Сигурд, мечтал построить драккар, но плыть хотел не на север, а на запад, чтобы мечом добыть себе собственную землю и там стать ярлом.

Скафон и Оран не питали любви к ратному делу. Первый хотел бы, чтобы отец позволил ему стать торговцем. Он мог бы обойтись вовсе без корабля – собрал бы отряд и отправился на юг или на восток. А Оран вовсе не думал о будущем, с утра до ночи он слагал песни и играл на свирели, и как порой казалось Олафу, предпочёл бы, чтобы завтра не наступило вовсе никогда.

Так всё чаще выходило, что если братья проводили время вместе, то чаще это были Сигурд и Вирм – вместе упражнялись с мечом и вместе охотились, пока Оран играл на свирели, а Скафон пропадал на ярмарке, глядя на пляски странствующих танцовщиц.

Так и случилось, что той весной, когда Сигурду исполнилось девятнадцать, они отправились в лес вдвоём.

Сигурд первым увидел перламутровые всполохи сопряжения в небе над холмом.

– Вирм, посмотри! Видишь, что там?! – воскликнул он. Вирм ничего не видел, но, когда Сигурд бросился на свет, последовал за ним.