– Ты подумал, что это твоя мама?

– Вера, когда я это услышал, сердце мое дрогнуло. Я спросил, как имя женщины, и узнал, что кто-то из горожан называл ее Надеждой, и она откликалась на него.

– И ты решил посмотреть на нее, – уверенно сказала я.

– Да, Верочка, мы с Олей и Замирой поехали в этот город. Я волновался: вдруг это мама? Подошли к дому на окраине. Из калитки вышла женщина, и у меня сердце выскочило из груди. Она? Волосы седы и собраны в косу. Лицо приятное, но тусклая кожа и скорбное выражение губ делали его старше, чем возраст, в котором сейчас была бы мама, – он замолчал.

Я не хотела его торопить, моего Сашу.

– Июльское утро было жарким, а на Надежде широкий желтый шарф. И я вспомнил кайму на платье мамы: без начала и конца. Женщина испуганно смотрела то на меня, то на Ольгу. Я заговорил. Но она не отвечала. Верочка, я не мог наверняка сказать, моя ли это мама. Я пригласил Надежду погостить у нас. Она согласилась. И осталась у нас. С Ириной живут дружно, как две подруги. Знаешь, спустя какое-то время я назвал ее Верой – она отозвалась с улыбкой. Когда у нас с Замирой родилась дочь, она не отходила от внучки весь день, а ночью при первых звуках плача бежала к нам в комнату, брала малышку на руки, и та сразу успокаивалась. Так у меня оказалось две мамы.

– Так ты уверен, что это твоя мама?

Саша улыбнулся, встал и укрыл мои ноги пледом.

– Когда дочка подросла, бабушка Вера рассказывала ей сказки и истории. И однажды я услышал, как она говорила про звезды…

4

Время близилось к полуночи. Вернулась Верочка. Я любовалась девушкой и находила в ее восточном облике черты Сашки: озорно блеснули глаза – взгляд мальчишки из моего детства; улыбнулась – и правая сторона губ оказалась выше левой, ямочки на щеках появились и тут же исчезли.

– С кем гуляла, дочурка? – в интонации Саши я почувствовала беспокойство.

– Пап, я уже взрослая, мне девятнадцать.

Прилетел запах спелых яблок.

– Саша, я хочу сорвать яблоко.

– Пойдем, – берет он меня за руку.

Мы шагнули из света в темноту сада, словно пересекли черту между двумя мирами. За секунду изменилось все: мысли, ощущения, настроение.

Ночь – опытная колдунья, умеет обострить чувства. Только луне не страшны ее чары. Она охраняет тишину. Но иногда не слушается. Еле дыша, скользнул сухой лист с дерева и, прошептав что-то грустное, затих на влажной траве. Квакнула лягушка. Хрустнула ветка. Прошуршал потревоженный мышонок.

Заволновались листья высокого дерева, высветились яблоки, похожие на новогодние шары.

Я вспомнила мою яблоньку и домик, устроенный под ней.

Ее ветви склоняются до земли, и нас с подругой не видно. Мы приносим маленькие тарелочки с едой и кукол. У меня деревянная – дедушка сделал из дощечек, а бабушка обшила ватой и лоскутками, у Наташи – настоящая, но старая, поцарапанная. Устраиваем обед, лежим на круглом коврике и разговариваем.

Сашка стоит около забора, смотрит на нас и жалобно просит:

– Можно к вам?

Синие глаза, белесые брови, соломенные волосы, короткие штанишки – видны сухие болячки на коленях, босые ноги. Мне его жалко, и я уже хочу крикнуть: «Иди к нам!» Но Наташа строго произносит:

– Мы с мальчишками не играем, еще начнут драться.

Я подхожу к забору:

– Саш, а что у тебя в руке?

– Сашка, вечно ты со своими жуками! – испуганно кричит Наташа.

– Это не жук, а паук, – отвечает мой друг. – Они хорошие, плетут паутину, чтобы ничего не забыть. Так говорит моя мама.

Бабушка приносит пирожки. Пригладив Сашкин вихор, горестно качает головой.

Саша срывает яблоки, и мы возвращаемся к дому.