– Мы общаемся с узким кругом людей. Давайте расширим его и впустим новых друзей, писателей, способных помочь нам воспринимать жизнь и поступки людей. Тогда сможем увидеть в них близких людей, к которым мы, например, зашли в гости. И захотим понять их, а они нас.

– Как же они нас поймут? – съязвил Петька. – Они уже тю-тю…

И тут Дима, не глядя на него, резко произнес:

– А ты напиши нормальное сочинение, где твои мысли, а не шпаргалки. Вот и услышат.

– А что вы думаете о современной любви? – не унимался Петька. – В книгах все так красиво, а в жизни?

– Любовь не может быть современной или древней. Она или есть, или нет. Когда она придет к вам, вы познаете прекрасные ощущения влюбленного человека. Но для каждого – это уникальное, особой красоты чувство. О ликах любви и о ее возвышающей роли вы и узнаете от классиков.

На втором уроке Дима много говорил. Анна поразилась: его голос звучал глубже и проникновеннее, чем час назад, и в его интонации она уловила нотки трогательного и заботливого внимания повзрослевшего юноши. К кому? К новой учительнице? Но ей уже двадцать семь и у нее есть ребенок!

Анна не могла унять жар, когда через месяц во время поэтической пятиминутки Дима читал:

Она не гордой красотою

Прельщает юношей живых,

Она не водит за собою

Толпу вздыхателей немых.

Следующие две строки он произнес, немного покраснев. Это заметила только Анна. Дима покраснел? Это болью отозвалось в груди девушки.

– И сердце любит и страдает,

Почти стыдясь любви своей, – почти шепотом закончил Дима.

Возникла небольшая пауза, опасная пауза, понятная только Анне. Что-то явилось в воздухе, заволновалось, заметалось и толкнуло ее в грудь.

Анна хотела убежать из класса, чтобы никто не заметил, как она страдает, как рушится созданный ею мир и от нее уходит мальчик-мечта. Но не могла. Она не чувствовала ног, казалось, их парализовало. Анна сильно ущипнула себя за запястье, чтобы кровь отхлынула от сердца и восстановила свое течение…

Дима считал Анну другом, понимающим и верным. А она его не добивалась из гордости, хотя иногда хотелось выпалить ему все, заплакать и, прижавшись к его груди, утихомирить мятежные чувства.

По ночам порыв странных желаний не давал заснуть. И она металась в бесплодных мечтах о Диме, о его теплых объятиях, о поцелуе сухих от волнения губ до тех пор, пока вихрь не становился мягким ветерком, покачивающим и ласкающим ее.

Все это вызывало такие сны, что в школе она стыдилась смотреть на Диму до тех пор, пока он не спрашивал:

– Аннушка, ты опять всю ночь читала Голсуорси?

«Зачем добиваться человека, который тебя не любит? Не я смогу сделать его счастливым», – думала она. Герои любимого романа – Сомс и Ирэн – представали перед ней в эту минуту. Сомс-собственник владел женщиной, не любящей его. И это возмущало девушку больше всего.

Ирония жизни: гораздо позже она в какой-то степени повторит судьбу Ирэн и убежит от холода нелюбви на другое полушарие…

Анне часто казалось, что Ирина Сергеевна говорит, обращаясь только к Диме. А он читал еще больше, чтобы поразить ее знанием не только литературы, но и истории, живописи, музыки. «Наш философ», – называла она его.

Ирина Сергеевна любила Шопена и белые цветы. «Как Ирэн», – отметила Анна. Она завидовала учительнице. Это она, Анна, должна говорить о любви в произведениях Бунина, ловя внимание Димы. Это она должна читать трепетные строки Лермонтова, получая восторженные взгляды Димы. Это она должна играть Шопена, а потом слушать, как Дима читает:

Королева играла – в башне замка – Шопена,