Восьмого марта мы собрались у Вити. Слушали музыку, пили чай. Он волновался, опекал, словно невзначай дотрагивался до моей руки.

В комнате у него мои большие портреты – почти всю стену заняли. Как он их сделал?

Познакомилась с его мамой. Она, оказывается, директор одной из школ. Потом моя одноклассница Лариса поведала, что мама Вити интересовалась мной у наших учителей. Откуда подруга это знала, я от волнения даже и не спросила.

В этот день Витя меня поцеловал. В щечку. Он был взволнован. Я, как мне казалось, спокойна. Он признался в любви. Я не могла ему ответить тем же. Я очень внимательно отношусь к словам. Витя был для меня другом, очень близким другом. Но самые важные слова сказать я не могла.

– Вера, какая у тебя мечта? – спросил он меня.

– Cыграть «Лунную сонату». А у тебя, Витя?

– Я хочу всю жизнь быть с тобой, моя японочка…

Марта, это было детство, которое пыталось превратиться в юность. Почему пыталось? Я не готова была к этим изменениям. Я чувствовала себя только что вылупившимся птенчиком, желающим познать сразу весь мир. Но мир открывался медленно. И часто приносил разочарования.

И вот я – студентка. Но учусь не в Ленинграде. Так сложилось. Получаю письма от Вити каждый день. Он любит меня и ждет на летние каникулы.

Я прилетаю в Волжский. В аэропорту вижу Витю с букетом ирисов. Мы неуклюже обнимаемся.

Через неделю у него выпускной. После официальной части запланирована поездка на пароходе – встреча рассвета. Витя меня пригласил.

Мама, провожая нас, говорит ему: «Витя, какой берешь Веру, такой чтобы утром и вернул». О чем это мама? Краска заливает мое лицо. У меня и мыслей об этом нет. Это исключено…

Витя – высокий, элегантный, низко склонялся надо мной и читал стихи, которые написал накануне. Одноклассницы все пытались увести его танцевать. Но он от меня не отходил ни на шаг. И много фотографировал. Хотя я смущалась – не люблю этого. Мы с ним все время провели на палубе: поздоровались с Луной, сочиняли стихи про лунную дорожку, приветствовали солнце…

Через неделю Витя уезжал в Ленинград. Я боялась этого момента, ощущала его неотвратимость. И он пришел болью и предчувствием конца.

Я проводила Витю в аэропорт. Он говорил о том, что обязательно поступит (я знала, так и будет – он умный, с золотой медалью школу закончил), потом я переведусь в Ленинград, и мы будем учиться вместе.

Я вернулась домой и почувствовала свое одиночество. Что-то уходило – большое и важное, чистое и неповторимое. Мама успокаивала:

– Верочка, будут каникулы, и вы увидитесь.

Я ответила:

– Я никогда его больше не увижу.

И долго горько плакала, уткнувшись в мамины колени, а она гладила меня по голове и тоже плакала.

Знаешь, Марта, это странно, но его мама, Надежда Георгиевна, стала писать мне письма. У нас с ней много общего: любимые писатели (и мой Голсуорси!), художники, музыкальные произведения.

Она обмолвилась, что в Витиной комнате в общежитии на стене три моих больших портрета. Все интересуются, чье это изображение. А он отвечает: «Это моя любимая японская актриса».

Витя узнал, что необходимо сделать для моего перевода в его университет. Я готовлю документы, а в подсознании мысль: ничего не будет. Почему? Чувствую.

«Вера, ты не приехала. Но наш город все еще надеется… Моя японочка, моя малышка, я все еще жду… Мое нежное счастье, обещай невозможное…»

Мы с Мартой молчим. Я думаю о том, что где-то затерялось мое хрупкое счастье. Или живет во мне и с первым снегом приходит, чтобы теперешнюю жизнь очистить, освятить, воскресить и вознести мою душу к чистоте, которая бывает только в юности. А мы, взрослые люди, заблудились в мелочности быта и преувеличенных проблемах.