– Не надо, – прошептала Маред, не слыша сама себя.

Кап… кап… кап… Огонек задрожал. Почти погас и снова выровнялся. Монтроз не смотрел на нее, завороженно любуясь язычком пламени. Пламени…

Ночная улица, ветер в опущенное стекло. Мобилер едет быстрее экипажа или это только кажется? Эмильен счастлив, и Маред тоже – его счастьем, разделенным на двоих. Она честно пытается вникнуть в его рассказ, но слишком много научных слов, слишком быстро он говорит, захлебываясь словами. Что-то про изменения в двигателе, про патент, который принесет ему славу и обеспечит их семью. Маред кивает, опьяняясь его радостью и возбуждением. Но когда ее муж достает из-под сиденья бутылку крепкого сидра, она со смехом отказывается. Пить из бутылки на улице? Она порядочная замужняя женщина, в конце концов! И ты бы лучше следил за дорогой, милый. Ну и что, что ночь и никого нет?

Он почти не пьян, так, слегка – начал праздновать еще за ужином. И дорога пуста… Ей не нравится эта новая бутылка, но сегодня день его триумфа, мобилер идет плавно и быстро. Смех, пряди ее волос веют по ветру, лезут ему в лицо… Откуда вывернул этот мальчишка? Визг тормозов – не успеть, – мобилер заносит, крутит, крутит и выбрасывает – в выросшее из темноты дерево! Тьма… Маред с трудом открывает глаза. Она не пристегнута. Это против правил, но ремень вчера сломался. Рядом Эмильен – навалился на руль, бессильно свешивается рука в клетчатой рубашке. Лицо… Почему у него такое лицо? И пламя. Маленький огонек – откуда? Откуда в мобилере огонь? Ревущий зверь, жрущий обивку – откуда? Кто-то тянет дверцу, вытаскивает ее из машины. Маред кричит, отбивается. Она сама вылезет! Эмильен! Там же Эмильен! Короткие пряди вокруг его головы вспыхивают сразу – ореолом. Пламя рвется из мобилера, догоняя ее, пламени мало одной добычи, а Маред все еще пытается вырваться из рук того, кто тащит ее подальше. Раскаленный ветер бьет в спину – и ночь на мгновение исчезает.

– Не надо! Нет! Нет! Нет!

Она выла и билась, начисто забыв про наручники, орала, срываясь на хрип, ничего не видя и не слыша вокруг.

– Уберите огонь! Уберите! Уберите!

И очнулась, лишь когда поняла, что – все. Запаха горячего воска – нет. И огня – тоже нет. Свечи потушены. Комнату заливает астероновый свет бра, чистый, спокойный. А ее обнимают руки Монтроза. И на запястьях никаких наручников.

– Не надо огня, – прошептала Маред. – Пожалуйста. Я все сделаю. Правда, все. Что скажете. Только огня не надо…

Лицом она уткнулась в плечо Корсара, прямо в обнаженную кожу, пахнущую горько и тепло. Прижалась, едва сдерживаясь, чтобы не заскулить. Горячие жесткие ладони медленно гладили ей спину, плечи, бока.

– Пожалуйста, – беспомощно повторила Маред. – Я все сделаю.

– Все – это очень много. Никогда такого не обещай.

На плечи Маред легло бархатное покрывало. Не отрывая рук, лэрд закутал ее, прижал плотнее.

– Ты боишься огня, девочка? Предупреждать надо. Я бы не стал… Хотя – понимаю. Ну, тише… тише…

Эта неправильная, неожиданная доброта оказалась еще хуже жестокости. Боль можно терпеть, ласку от того, кого боишься и ненавидишь, – терпеть невыносимо.

Маред дернулась, вырываясь, но с таким же успехом можно было рвать цепь наручников. Вон они – валяются. Страх еще накатывал судорогами, но уже легче, стихая. И было стыдно до жути, до темноты в глазах. От собственной наготы, от ощущения чужих рук и губ, до сих пор чувствующихся на теле. Вообще – от человека рядом. Вот чего ему еще? Неужели все начнется снова?

– Так, девочка… Эй, не засыпай! Тебе сейчас нельзя спать, после обморока – вредно…