– Не подумал. Вот тут квартира Михаила, а это та, где Пискарев проживал.

– А туда вы как попасть сумели? К Пискареву то есть?

– А я и не попал.

– Ну хорошо, рассказывайте.

– Я после уроков пошел сюда, – он ткнул в план квартиры Пискарева. – Так ближе получалось. У них во дворе мальчишки в пристенок играли[31], я к ним напросился. Пришлось чуток проиграться, чтобы им понравиться.

– Вы, видно, неплохо играете, раз пришлось специально проигрывать?

– Играю, – неопределенно ответил Степан. – Ну, они мне много чего про убийство порассказали. Один даже тело видел.

– Поподробнее про это. – Я сама не заметила, что произнесла эти слова с интонацией следователя, ведущего допрос свидетеля.

– Ну… он сказал, что поутру, как уборщица крик подняла, его отец – они как раз напротив живут – выскочил посмотреть. Только сразу обратно вернулся, не хотел свидетелем оказаться.

Степан глянул на меня, я кивнула:

– Это понятно, свидетелями мало кто хочет быть. Особенно если сам ничего не видел.

– Ну вот, отец вернулся, а мать стала его расспрашивать, что да как, да отчего кричали. Ваську разбудили, и он почти все слышал. Тут родители ушли к себе в спальню, а он тихонечко выбрался на лестницу. На площадку то есть. Там уже городовой был. Перед дверью топтался, но внутрь не заходил. И дверь как была распахнута, так и оставалась нараспашку. Ну, он и разглядел, что Пискарев этот лежит.

– Показывайте на плане, где лежал, не зря же вы его рисовали.

– Вот тут. Карандаш дайте. Вот тут получается прихожая, а тут вход в комнаты. Эта дверь была раскрыта, и Пискарев лежал наполовину в комнате, наполовину в прихожей. Лицом вниз, а в спине нож.

– Головой куда?

– К выходу.

– Нож этот Васька рассмотрел?

– Рассмотрел. Там электричество было включено, все видно. И кинжал тоже было видно.

– Так кинжал или нож?

– Точно кинжал. Вот такой.

Тут Степан развернул третий из принесенных им листов и протянул мне. На нем был нарисован цветными карандашами кинжал зловещего вида, с изогнутым лезвием и каплями крови. Рукоять от лезвия отделяла крестовина с дужкой.

– Так, а как же Васька сумел лезвие рассмотреть? – высказала я закравшееся подозрение.

– Лезвие я сам дорисовал, – ничуть не смутился помощник сыщицы и весомо прибавил: – Для полноты картины.

– А отчего изогнутое?

– Так страшнее. А вот еще картинка, которая была вот здесь, сверху.

Степан ткнул карандашом в торцевую часть рукояти нарисованного им пиратского кинжала:

– Вот!

Я глянула на последний из Степановых листов. Картинка, нарисованная им, мне жутко не понравилось. Нет, нарисовано было неплохо и понятно, но то, что нарисовано… Но тут у меня появились куда более серьезные подозрения в ее правдивости.

– Это что же, Васька смог и картинку эту разглядеть от своей двери? – спросила я.

Степан заерзал, стал отводить глаза.

– Кто из вас ее придумал? Василий? Или вы сами додумали, как с лезвием кинжала?

– Стал бы я выдумывать. Ладно, вам расскажу, хоть и обещал никому не рассказывать. Но тут, наверное, для дела важно?

– Очень важно!

– Городовой, пока Васька в щелку подглядывал, не все время у дверей был. Как полиция приехала, он вниз спускался, наверное, чтобы встретить. Тут Васька выскочил и в квартиру напротив заглянул.

– Заглянул? И все? Вы уж договаривайте, коли начали.

– Ну, вошел он. Говорит, от страху чуть не оконфузился, но зато нож, то есть кинжал, рассмотрел. Даже потрогал.

– Вот будет дело, если его арестуют! – с ужасом в голосе воскликнула я, хотя мне стало смешно.

– Да за что? Его ж и не видели, когда он там был. Почти. Ну, то есть он успел к себе вернуться, но продолжал выглядывать. Тут какой-то полицейский на него и цыкнул. Васька после этого от дверей отошел. А за что его арестовывать?