…
– И еще. Бесчестие – как шрам на дереве – с годами он становится всё больше и больше. Избегай бесчестия.
Двое парнишек кланяются и уходят – японец и советский. К сенсею подходит один из его «продвинутых учеников», который ждет экзамена на черный пояс, а сейчас живет в доме учителя и сам ведёт несколько детских групп. На лице его недоумение…
– Со всем уважением, сенсей…
– Говори, Ито, я же вижу, что ты хочешь что-то сказать.
– Сенсей, зачем вы научили этого маленького русского? Он же коммунист, он наш враг.
Сенсей качает головой.
– Ты так ничего и не понял, Ито. Можно получить черный пояс, можно получить высокий дан, но стать самураем – это совсем иное.
…
– Главный враг самурая – это не советские, не христиане и даже не враги его хозяина, как сказано в некоторых книгах. Главный враг – бесчестие.
…
– Маленький русский пришел сюда, в зал, потому что дети в этом возрасте инстинктивно понимают, что такое честь и что – бесчестие. Коммунистические варвары не знают что такое честь, и это прискорбно. Он пришел сюда, чтобы узнать, и если я хоть немного помог ему стать самураем – значит, я сделал большое дело для Японии. Не только японец может быть самураем, запомни это. Самурай – это не национальность. И даже не владение бу. Не всякий, кто владеет бу – самурай, хотя все самураи владеют.
– Но господин Секу Асегуру, к которому вы дали письмо – не самурай7! Он из северных провинций, он…
Учитель внимательно смотрит на ученика, и тот осекается
– То-то же. Убери зал. Сегодня уборка на тебе.
Подмосковье. Санаторий МИД СССР. 30 июля 1988 года. Продолжение.
– Николай, ты чего тут сидишь? Пошли к нам, шашлык уже готов…
Отец – взял его за руку, повел за собой. Шепнул по дороге:
– Веди себя нормально. Ради матери…
Шашлык действительно уже разбирали. Это были люди, которые были знакомы с детства… Свой круг, своя среда. Люди, для которых вершина жизненного успеха – это место в МИДе или Внешторге, которые хвастаются друг перед другом своими заграничными поездками и тем, что в них удалось купить. Эта жизнь должна была быть и его жизнью. Но не стала. Возможно, потому, что когда-то, в Токио ему сказали: путь самурая – смерть.
– А воину-интернационалисту оставили?
– А как же!
Николай поморщился… он никогда не считал себя воином-интернационалистом, и не искал себе никаких льгот и особого отношения. Да и война эта… Какой к черту интернационализм? Интернационалистов там… Обычная это резня. Восточная, пахнущая кровью и дерьмом…
Шашлык был хорошим – все-таки профи готовили. Под коньяк – «Курвуазье», не что-то там… заговорили о политике…
– Позвольте, Игорь Ильич, позвольте. Мы не можем, просто не имеем права поддерживать Хальк. Ну и что что они сильнее? А где ваша большевистская принципиальность?
Дурак… в ж… там вся большевистская принципиальность. Все твои слова про большевистскую принципиальность здесь – это просто красивые фразы в разговоре, а там – обгорелое мясо на рыжей от огня броне.
И те пацаны, которые там остались, – в гробу видали твою большевистскую принципиальность.
Николай встал.
– Ты куда? – моментально насторожился отец.
– Живот… скрутило.
Пошел к двухэтажным коттеджам – дамы отдыхали там, это мужчины пошли на свежий воздух мясо жарить. Горели окна… перед самым домом он скрал шаги…
– Ну… вот и жених твоей Лилечке. Старший лейтенант; немного подтолкнуть – генералом будет…
– Нет… нет, Ириш, нет. Ты его глаза видела? Сидит, молчит…
– Может, и хорошо. А то иные как начнут говорить – так лучше, чтоб молчали…
– Нет… нет. Этот интернационалист еще нас ночью вырежет. О чем только думала Люба, сына в армию отпустила. Денег врачам пожалела?