– Да, еще, – просит она и сжимается вокруг меня.

Припечатываю ладонь к бедру и врезаюсь в нее так сильно, что едва успеваю вытащить член прежде, чем кончить ей на поясницу.

– Ты сумасшедшая, – просовываю в нее два пальца, наклоняюсь и кусаю за сочную ягодицу.

– О Боже… – выпячивает попку и двигает навстречу моим пальцам. – Эзра…

– Да, детка… Давай, – быстрее проникаю в нее. – Кончай. Я едва держался.

Серена падает грудью на матрас и кричит в подушку, кромсая ее в руках. Ее тело вздрагивает подо мной, и я вытаскиваю из нее пальцы.

– Принеси полотенце… – шепчет она. – Кажется, я не в состоянии встать…

– Все, что пожелаешь, – усмехаюсь я.

Разве может быть что-то лучше этой картины? Серена сбито дышит. Длинные волосы растрепаны и разбросаны по ее плечам. Они влажные и прилипают к спине, но она не отбрасывает их, потому что дрожащие руки все еще цепляются за подушку. Готов смотреть на это вечно. Каждую ночь. Каждое утро. Лишь бы она просыпалась со мной.

Я вытираю ее тело и не позволяю пойти в душ, потому что очень хочется прижать ее скорее к своей груди. Кровать такая большая, но мы бы улеглись и на односпальном матрасе, потому что слишком крепко обнимаем друг друга. Серена обводит пальцем контур моей татуировки на груди в виде сердца и говорит:

– Ты сказал, сделаешь все, о чем я попрошу?

– Да.

Она гасит свет, потом обнимает меня и целует прямо в вытатуированное сердце.

– Расскажи мне о Джейд. И помни, что в темноте не лгут.

Под вытатуированным сердцем стынет живое.

Джейд.

Впервые за десять лет это имя слетает не с моих уст.

Первая реакция – вскочить, сбросить ее руки, заорать и послать все на хрен. Но это крик внутри меня. И на мне не чьи-то руки, а руки Серены. Поэтому я впервые сдерживаюсь и только крепче сжимаю в кулаках простынь так, чтоб Серена не заметила. Но я глуп, ведь напрягаются не только мои руки. Напрягаюсь весь я, и она это чувствует.

– Эзра, я знаю, что Бостон ваш сын, – шепчет она и утыкается носом мне в грудь.

Если бы не она, я бы заорал.

Если бы не Серена, я бы разнес этот номер в щепки. Выбил бы окна, выкинул бы из них мебель, поджег бы остатки и смотрел на пламя. Такое же, которое полыхает сейчас и внутри меня. Оно сжирает. Но я лежу и не двигаюсь. Горю изнутри. Но не подаю вида, потому что Серена не заслуживает истерики. Она достойна моей открытой души.

– И ты говорил, что у тебя есть шрамы… – касается губами моих ребер. – Как и у меня. Просто твоих не видно, но ты…

– Готов оголить каждый из них перед тобой, – мой голос хрипит, а каждое слово режет горло, будто выходит лезвие.

– Ты ее любил? – робко спрашивает Серена и, кажется, немного отстраняется от меня или плотнее скручивается в комок.

– Ее любили все. Джейд излучала такую энергию, что ее невозможно было не любить, – грустно улыбаюсь, вспоминая ту искреннюю улыбку, которой всех одаривала Джейд. Всех. Она всегда улыбалась. – Мне было пятнадцать. Отношения матери и отца казались нормальными. Я и Шейн жили, казалось, в нормальной семье, с нормальным среднестатистическим доходом, в нормальном районе Бостона и посещали нормальную школу. Куда перевели и Джейд по льготной системе обучения. У нее был высокий средний бал, и руководство одобрило ей стипендию. Она была на два года младше меня, и ее оформили в класс Шейна. Джейд сразу же сдружилась с ним.

Помню, как он впервые привел ее к нам домой, чтобы она объяснила ему математику. Я уже тогда понял, что он запал на нее. Потому что до этого момента с математикой помогал ему я. Но Джейд всегда была любопытной. Ей было интересно, чем в соседней комнате занимался я. Сложно поверить, но я был тихим парнем. Спокойным. Очень скрытным. Все время проводил за компьютером и уже тогда что-то там творил. Джейд всегда лезла с вопросами. В ней всегда горел искренний интерес к моему делу. Она называла меня гением. И так звонко смеялась.