Большой Джим Ренни?

– Нелепо, – сообщил Расти пустой комнате. Потом вышел в коридор, чтобы найти Твитча и сказать ему, что на короткое время уезжает.

Твитч согласился приглядывать за Джинни и следить, чтобы та не перетрудилась, но поставил условие: Расти перед отъездом осмотрит Генриетту Клавар, которая пострадала во время продуктового бунта.

– Что с ней? – спросил Расти, страшась наихудшего. Генриетта на здоровье особо не жаловалась, но ей, между прочим, восемьдесят четыре года.

– Она говорит, и я цитирую: «Одна из этих никчемных сестер Мерсье сломала мой чертов зад». Она имеет в виду Карлу Мерсье, которая теперь Вензиано.

– Хорошо. Наш город мал, и за команду за одну мы все болеем. Это так?

– Что – так, сэнсэй?

– Зад сломан?

– Не знаю. Она мне его не показывает. Говорит, и я цитирую: «Я покажу мои подштанники только профессиональному глазу».

Оба расхохотались, стараясь приглушить смех.

Из-за закрытой двери донесся хрипловатый и недовольный голос старушки:

– У меня сломана задница, а не уши. Я все слышу.

Расти и Твитч расхохотались еще сильнее. Лицо Твитча побагровело.

– Будь это ваши задницы, – заметила Генриетта, – вам было бы не до смеха.

– Извините, миссис Клавар. – Расти, все еще улыбаясь, вошел в смотровую.

Она стояла, а не сидела и, к безмерному облегчению Расти, улыбалась сама.

– Не за что. В нашей катавасии хоть что-то должно быть смешным. Пусть это буду я. – Она помолчала. – А кроме того, я крала вместе с остальными. Наверное, заслужила сломанный зад.

Как выяснилось, Генриетта отделалась синяками, а не переломами. Чему оставалось только порадоваться, потому что в сломанном копчике ничего смешного нет. Расти дал старушке тюбик обезболивающей мази, убедился, что дома у нее есть адвил, и отправил домой, хромающую, но довольную. Насколько могла быть довольна дама ее возраста и темперамента.

При второй попытке Расти покинуть больницу, через пятнадцать минут после звонка Линды, Гарриет Бигелоу остановила его у самой двери на автостоянку.

– Джинни говорит, вы должны знать, что Сэмми Буши ушла.

– Ушла куда? – спросил Расти. Со школы он считал, что самый глупый вопрос – тот, что остался незаданным.

– Никто не знает. Просто ушла.

– Может, она пошла в «Эглантерию», чтобы узнать, будет ли там обед? Я на это надеюсь, потому что у нее могут разойтись все швы, если она пойдет пешком к своему трейлеру.

На лице Гарриет отразилась тревога:

– Она может… истечь кровью и умереть? Если кровь течет из твоей ву-ву… это же плохо.

Расти слышал много синонимов слова «вагина», но этот – впервые.

– Умереть – вряд ли, но ей придется вернуться сюда на более продолжительный срок. А ребенок?

На лице Гарриет отразился ужас. Эта милая девушка, нервничая, начинала часто-часто моргать за толстыми стеклами очков. Такие девушки, подумал Расти, доводили себя до нервного расстройства лет через пятнадцать после окончания колледжей Вассара или Смита.

– Ребенок! Святой Боже, Литл Уолтер! – Она убежала, прежде чем Расти успел ее остановить, вернулась с написанным на лице облегчением. – Все еще здесь. Он не очень шустрый, но, наверное, такой у него характер.

– Тогда Сэмми вернется. Какие бы ни были у нее проблемы, ребенка она любит. По-своему.

– Что? – Гарриет заморгала.

– Не важно. Я постараюсь вернуться побыстрее. Не опускай крылья.

– Не опускай крылья?

– Занимайся больными, я хотел сказать.

Гарриет просияла:

– Это я смогу, доктор Расти, нет проблем.

Эверетт повернулся, чтобы наконец-то уйти, но теперь перед ним стоял мужчина – тощий, симпатичный, если не обращать внимания на крючковатый нос, с густыми седыми волосами, забранными в конский хвост. Расти вспомнил, что не так давно видел его с молодой женщиной и двумя детьми, и задался вопросом: «А удастся ли тебе, доктор, когда-нибудь выбраться из больницы?»